14 января 1926 года Кулаковский присутствовал на совещании по вопросам книгоиздательства в Якутской секции Центрального издательства народов Союза при ЦИКе СССР, а 15 января принял участие в заседании якутской делегации Всесоюзного тюркологического съезда, где вновь обсуждалась позиция якутской делегации по поводу транскрипции якутского языка.
О чем шла речь на этом заседании, мы не знаем. Однако, судя по телеграмме председателя ЯЦИКа П. А. Ойунского в Якутпредставительство И. Н. Винокурову, в которой говорилось, что «Кулаковскому перед выездом дан устный наказ защищать Новгородовскую транскрипцию, который согласился. Поэтому Кулаковскому поручается выполнить свою миссию», можно предположить, что Алексей Елисеевич, немного оправившись от приступа болезни, снова взялся за старое и пустился на заседании якутской делегации в рассуждения об ущербности алфавита, созданного покойным Новгородовым
[148].
Телеграмма Ойунского послана 25 января 1926 года, когда несговорчивый Кулаковский уже лежал в клинике.
«Кулаковский 18 января лежит в госклинике, — телеграфировал постоянный представитель Якутии в Москве И. Н. Винокуров. — Болезнь серьезная. Видимо в Баку не поедет».
У нас, разумеется, нет никаких оснований говорить о каком-либо заговоре против Кулаковского, но так странно переплетается история его болезни с телеграммами, касающимися состава якутской делегации, что становится как-то не по себе.
19 января 1926 года Кулаковского осмотрел профессор П. А. Кабанов. Он диагностировал у него «язву двенадцатиперстной кишки» и порекомендовал лечь в больницу. Рентгеновское обследование, проведенное 21 января, подтвердило поставленный профессором Кабановым диагноз…
Как известно, лечение язвы требует прежде всего дробного питания и установления диеты. Надо полагать, что Кулаковский был осведомлен об этом и его удивляло, почему ему не назначают соответствующую диету. Он даже обратился к лечащему врачу с просьбой уточнить поставленный диагноз.
«Прошу Вашего совета, более радикальных мер к лечению и более подробной диеты, — писал он. — Прошу сказать мне название болезни и указать о том — избыток или недостаток кислот у меня в желудке…».
Как бы в ответ на это письмо, учитывая, что Алексей Елисеевич все время говорил персоналу клиники о желании оперироваться, 9 февраля 1926 года его переводят в хирургическую клинику.
11 февраля 1926 года, накануне операции, Семен Николаевич Донской
[149] посылает из Москвы телеграмму Ойунскому о выставлении ввиду болезни Кулаковского делегатом на тюркологический съезд Алексея Андреевича Иванова-Кюндэ.
В Якутпредставительство телеграмма о замене Кулаковского А. А. Ивановым пришла, когда Алексея Елисеевича уже оперировали.
Из истории болезни А, Е. Кулаковского.
13 февраля, 14 февраля, 15 февраля — промывание желудка, вода окрашивается сильно желчью. 15 февраля — два раза рвота желчью, 16 февраля — три раза рвоты…
25 февраля. Сняты швы, заживление полное, рвота не прекращается. Больной исхудал сильно…
В этот день постоянный представитель Якутии в Москве И. Н. Винокуров отправил в Якутск письмо-телеграмму:
«Москвы 15418, 169, 21, 17, 20. Якутск. Исполнительный комитет 25 февраля. <В> Баку назначен Всесоюзный тюркологический съезд. Ввиду отсутствия директив Якутского правительства, просим категорического наказа нашим делегатам в вопросе якутской транскрипции, ибо среди делегатов существуют разные взгляды. Барахов, Кулаковский желают положить русский алфавит в основу якутской транскрипции. Мотивы: первое: отсутствие научного преимущества между русским <и> латинским алфавитами; второе: легкость изучения общего алфавита; третье: общность Якутии с русскими в географическом экономическом культурном отношениях; четвертое: будущая культура через посредство русского письма; пятое: уменьшение расходов новой словолитне. Конкретно предлагают принять <за> основу двадцать начертаний А И У Е В Г Е Ё В Г Д К Л Н П Р С Т X Ч, два латинского, два Бетлинга, два Новгородова, два аннулированные фиту, ижицу, четыре дифтонга оставить… Среди работников якутян, находящихся в Москве, получилось разногласие, большинство, исходя из серьезности предполагаемой ломки, а также ввиду перехода всех тюрко-монгольских народностей Союза к латинизированному алфавиту, предлагает оставить Новгородовскую транскрипцию, внеся соответствующие изменения. Ответ ожидается срочно, также <о> времени высылки подробных материалов почтой телеграфьте. Винокуров».
Тут не очень понятно, что произошло…
То ли Винокуров не знал о телеграмме, которую Ойунский прислал в ответ на требование Донского заменить Кулаковского А. А. Ивановым-Кюндэ, то ли самочувствие Кулаковского было настолько хорошо, что он снова начал говорить о своей поездке на съезд.
Это была его последняя дорога, и Кулаковский всё еще продолжал двигаться по ней, словно позабыв о том, что сам и писал об Аартык иччитэ…
«Аартык иччитэ» — хозяин спуска, подъема, и вообще, горного перевала — водораздела. Он очень почитаем путниками, в особенности на севере, где езда сопряжена с риском для жизни. В пути на перевалах и ночевках якуты каждый раз, когда едят и пьют, непременно льют в огонь масло или водку, предназначая возлияние Артык иччитэ.
Артык иччитэ в старину звался Мосол тойон и жена его Буомча хотун. «Мосол» по-русски — неприятное приключение, задерживающее путь, а «буом» (откуда Буомча) — узкий, неудобный проход или даже преграда в проходе. Тупик. Иччи эти были злы и ставили путнику всевозможные препоны, которые устраняли только тогда, когда получали подарки»
[150].
Подарков для встретившихся на его последнем пути иччи у А. Е. Кулаковского не нашлось, и уже 26 февраля 1926 года было принято решение оперировать его еще раз.
Эта операция состоялась 3 марта.
Из истории болезни А, Е. Кулаковского.
4 марта 1926 года. Рвота прошла, больной чувствует хорошо и до 11 марта состояние было удовлетворительное…
12 марта 1926 года. Появилась тошнота, неприятные ощущения во рту, в подложечной области…
14 марта 1926 года. Промывание желудка, выделено много желчной жидкости…
