На этом заканчивался рассказ следователя. Он был самым коротким из тех, что я прослушал. Но мне кажется, что тут не всё. Такое ощущение, что его специально подсократили.
Записи с 7-й по 25-ю содержали интервью многих людей из разных областей: начальника управления дамбой, который, неся ответственность за случившееся, ушёл с поста после катастрофы; рассказы выживших жителей из Нижней деревни, врача из медпункта, директора детского дома и воспитателя, которые были на пикнике, сотрудников фирмы по организации мероприятий, санитара, работавшего в то время в клинике О Ёнчжэ, сотрудника фармацевтической компании, родственников О Ёнчжэ, отца Мун Хаён…
Кто-то рассказывал с удовольствием, кто-то гневно кричал, кто-то отказывался давать интервью, были даже угрожающие голоса, требующие прекратить расследование. Но все они были в записной книжке Сынхвана, в списке людей, которых надо было расспросить. Только голосов двух человек не было среди записей: помощника О Ёнчжэ и управляющего клиникой О Ёнчжэ. Наверно, Сынхван их не нашёл. Можно предположить, что они по-прежнему тесно связаны с О Ёнчжэ. Однако никаких зацепок, указывающих на то, что О Ёнчжэ – убийца мамы, не было.
Я попробовал достроить последние страницы романа Сынхвана. Папа, подумав, что О Ёнчжэ умер, вышел из диспетчерской, не осознавая, что́ он держит в руке. Он поднялся на крышу водных ворот. Тем временем О Ёнчжэ пришёл в себя и встал. Он сразу понял, что мой папа пошёл на первый мост. И что должно скоро произойти. Поэтому он выбежал из контрольного пункта и устремился в сторону второго моста – самая короткая дорога к заправочной станции через этот мост и через лесопарк. Возможно, на заправке его ожидала машина помощников. Когда Ёнчжэ проходил через мост, мой папа наверняка поднимался на крышу. А Сынхван в это время спасал меня на острове. А мама…
Я предположил, что, возможно, мама, как и Сынхван, тоже была где-то заперта и смогла оттуда убежать. Тогда она, несомненно, бросилась бы на охранный пост управления дамбой, чтобы найти меня. Скорее всего, она прихватила с собой что-нибудь для своей защиты. Если её заперли в библиотеке, то, зная характер мамы, я могу предположить, что она взяла бейсбольную биту. Наверняка мама и О Ёнчжэ встретились на мосту. Но стала бы мама драться с О Ёнчжэ?
С 26-го файла начиналась история папы. Отец рассказывал обо всём том, что было написано в романе Сынхвана. Его голос на протяжении всей записи был негромким. Он говорил медленно, иногда голос дрожал и запинался, а в какие-то моменты молчание было красноречивее слов. Я пытался внимательно его слушать, чтобы потом использовать этот рассказ в качестве материала, который помог бы мне во всём разобраться.
«…проснувшись, я осознал, что натворил. Что я мог сказать? Что я выпустил воду, чтобы спасти сына? Сказать, что вообще не думал о жителях деревни, потому что сходил с ума из-за собственного ребёнка? К тому же я был уверен, что убил и О Ёнчжэ. Думал также, что я сам убил свою жену. Я был глупцом… Поэтому мне оставалось только молчать. В течение семи лет я бесконечно вспоминал ту ночь. И бесконечно произносил «если бы я». Однако если бы машина времени вернула меня обратно, то я наверняка сделал бы то же самое, потому что я глупое и импульсивное животное. Вначале мужчина из сна не приходил. Если бы он появился, я принял бы его за дьявола, который вышел из меня. Конечно, я думал и о самоубийстве. Почти каждый день и каждый миг. Я не покончил с собой, потому что это было бы моим спасением. По этой же причине я отказался от религии. У меня есть свобода выбора, и я выбрал – поступил так, чтобы Бог не мог меня спасти. Я жду не спасения, а того момента, когда моя судьба отпустит меня. Того момента, когда я полностью освобожусь от жизни…»
За окном темнело. История отца подходила к концу.
«Ты имеешь в виду колодец? Да, я и сейчас туда хожу. Каждый день, каждую ночь. По-прежнему старший сержант Чхве зовёт меня: «Хёнсу!», а та девочка шепчет «папа». А иногда все жители деревни Серён зовут меня хором. В такие минуты я думаю, что историю о колодце в поле сорго сочинил я сам. Изредка я прохожу мимо этого колодца и дохожу до края поля. Я стою там и смотрю на свет маяка за горизонтом. Стою до наступления утра. Этот сон можно считать подарком. Утром после этого сна у меня очень сильно колотится сердце. Вдруг меня сегодня казнят? Несколько дней назад все приговоренные к смертной казни в этой тюрьме прошли медицинское обследование. Я слышал, что обычно казнят через три месяца после этого. Если казнь состоится, я думаю, что это буду я. Мне хочется, чтобы это был я. Совон? Если бы я мог попрощаться с ним… Ты можешь сохранить записи и передать ему?.. Не знаю, получится ли – у меня нет зубов».
Папа начал очень тихо насвистывать. Это был марш полковника Боги. Я опустил голову на стол. Ладонями зажал уши и плотно закрыл глаза, гоня прочь всё, о чем напомнил мне этот свист. Прогнал папу и себя, наши воспоминания, похожие на сон.
Только через час я открыл письмо Мун Хаён. В восьмом письме она начала рассказывать о подготовке к разводу и о побеге. В конце письма написала: «Мне кажется, я рассказала обо всём. Не знаю, что можно ещё добавить». Судя по её словам, это было её последнее письмо. Но она прислала ещё одно, девятое. Оно было отправлено первого ноября, то есть через шесть месяцев после восьмого письма.
«Я прочитала вашу рукопись. Там не было последней главы. Наверно, в ней вы должны написать о матери мальчика. Думала, вы не написали её, потому что ничего не смогли узнать или у вас нет полной уверенности. Я поняла, что кое-что вам не рассказала.
Я узнала, что мой муж жив, спустя два месяца после того бедствия. В то время я ещё не пришла в себя и была совсем без сил. Моя подруга Ина работала в психиатрической клинике в городе Руан, используя для лечения пациентов арт-терапию. Я лежала в этой больнице. На второй день утром я спала под капельницей и, услышав своё имя, проснулась. Я сразу почувствовала, ещё не открыв глаза, что чьи-то пальцы гладят мою шею. Я замерла. Гладить меня по шее и звать Мун Хаён мог только один человек во всем мире. Так меня всегда будил мой муж. Например, когда, вернувшись чуть позже домой, он сердился, что мы с Серён уже спим. Я не могла открыть глаза. Я очень хотела, чтобы это был сон.
Опять раздался голос: «Открой глаза, Мун Хаён». Значит, это был не сон. Я открыла глаза. Мой муж с нежной улыбкой стоял передо мной. Я не знаю, как он нашёл меня. Я и не интересовалась. Я думала только, как убежать от него живой. Хотя ещё до вчерашнего дня я хотела умереть и ничего не ела. Мой муж схватил меня за волосы и поднял с кровати.
«Не хочешь увидеть Серён?»
Я не могла дышать. Я совсем не понимала, что он имеет в виду, пока он не вложил мне в руку фотографию. На ней была Серён в гробу. Она была в белой одежде с закрытым покрывалом лицом. Я невольно встала, потянула шнурок для экстренного вызова и громко закричала. Я не знала, что мой голос может быть таким громким, что даже Ёнчжэ пришёл в замешательство. Он притянул меня к себе и ударил кулаком по лицу. А я схватила капельницу и ударила его в лоб. Одновременно я плакала и кричала. Это был истеричный плач, крик от ужаса, но и крик, наполненный гневом. Как это возможно – принести фотографию дочери в гробу, чтобы помучить бывшую жену?
