Я закрыл тетрадь и начал просматривать письма. Все они пришли на абонентский ящик почты города Хэнам. Их отправили из французского города Амьен. Отправителем была Мун Хаён. Это имя я встречал в романе Сынхвана. Она была женой О Ёнчжэ, но с Сынхваном знакома не была. Я ещё больше запутался. Почему она писала письма Сынхвану? И к тому же было их не одно, а целых девять.
Я развернул первое письмо.
Я уже несколько дней не сплю. Каждую ночь тихо выхожу во двор, чтобы подруга Ина не проснулась. Просто стою под яблоней. Похоже, что Ина беспокоится, видя меня в таком состоянии. С другой стороны, мне кажется, она поняла, о чём я мучительно думаю. Вчера она сказала мне следующее: «Хаён, поступай, как хочешь. Делай что угодно. Не для кого-то, а для себя».
Я ответила: «Хорошо».
После того убийства я ни разу не говорила о своей дочери. Потому что это для меня как дамба. Если она даст течь, то может полностью разрушить ограждения и затопить меня. Несмотря на это, я приняла решение об этом рассказать.
Правда, я не знаю, что я могу рассказать. В то время меня не было рядом с дочерью, и я ничем не могла ей помочь. Даже не знала, что с ней случилось. Я узнала о её смерти, только когда уже ничего нельзя было изменить. Я не знала, что произошло с моей дочерью, потому что находилась в Касабланке, чтобы продлить своё пребывание во Франции. Бродя в порту незнакомой страны, я была полностью погружена в своё горе и страдания, которые преподнесла мне жизнь.
О смерти дочери я узнала только после похорон. Я не могла ни есть, ни спать. Как ей было одиноко, страшно и больно! Когда я думала об этом, мне казалось, что тот факт, что я жива, – это страшное преступление. Я несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством, после этого еле нашла в себе силы жить. Жить с помощью гнева и ненависти к убийце дочери, прикрывая своё чувство вины. Конечно, я знала, что это меня опустошает.
Ваше первое письмо дало мне повод разозлиться ещё больше. Я решила, что вы бесстыжий циник. Потому что вы были писателем и написали про убийство моей дочери, ещё вы потребовали от меня, чтобы я всё рассказала о дочери, о себе и муже. Но, с другой стороны, я испугалась. Как вы узнали адрес, который не знает даже мой муж? А вдруг вы его пособник? Может быть, это его хитрый план вернуть меня в Корею?
Поэтому я связалась с родителями. Папа сказал, что это он дал вам мой адрес, и добавил, что вы человек, который сохранил заколку Серён и её ему передал. Поэтому страх ушёл, но гнев не исчез. Я подумала, что, даже если вы относились к моей дочери по-доброму, обращаться ко мне с такой бестактной просьбой нельзя.
Когда я получила вашу посылку, я была в большом замешательстве. Незаконченная рукопись толщиной с солидный словарь содержала жестокую правду, о которой я не знала. Я много раз думала, почему вы написали эту историю и так мучаете меня. Может, вы желаете денег и славы? Или просто хотите похвастаться перед людьми, что вы знаете то, чего никто не знает, впрочем, и не хочет знать. Я сожгла рукопись, но это не помогло. Я жила и живо представляла, как дочь переживала все эти ужасы. Последний образ моей дочери низверг меня в ад. Я вас ненавидела и решила, что если вы ещё раз пришлёте мне письмо, то ни за что не открою его, а сразу сожгу.
А вы оказались сообразительным. Когда я получила от вас третье письмо и увидела маленькую фотографию, приклеенную на конверте, я даже подумала, что вы, наверно, читаете мою душу, хоть нас и разделяет океан. Я не могла ни порвать, ни сжечь эту фотографию. Место на фото было для меня слишком знакомым. Когда я думала о дочери, она всегда возникала в памяти именно на фоне этой местности. Туманная дорога перед особняком, фонари, живая изгородь из туй, мужчина и мальчик, идущие вместе в сторону центральной дороги – именно они заставили меня открыть ваше письмо.
Вы сказали, что это его сын.
Вы сказали, что этот ребёнок сейчас загнан на край света.
Вы сказали, что вы хотите рассказать ему правду.
Вы сказали, что вы хотите его освободить.
Я подумала, что так нельзя. Нельзя этого допустить. Этот мальчик должен быть загнан в ещё более страшное место и ещё дальше, чем край земли. С петлёй на шее висеть ему над обрывом и долго-долго жить в страданиях, как живу я сейчас…
И вчера поздно вечером я стояла под этой яблоней. До рассвета я неподвижно стояла в темноте. И я увидела одного мальчика, ровесника моей дочери, которого я никогда раньше не видела. Даже не знала о его существовании. Как и моя дочь, он стоял перед лицом смерти, уготованной ему руками не одного человека, а целого мира. И я увидела еженедельный журнал под названием «Sunday Magazine», который вы мне прислали, и школьные протоколы о переводе и академотпуске, которые случались много раз, и жестокую руку мужа, которая выталкивает мальчика на край света. Я также видела множество рук, которые с осуждением, гневом и проклятием душили ребёнка, вцепившись в его шею. Среди этих рук я видела и свою.
Я буду писать вам письма в форме ответов на ваши вопросы. Хочу также предупредить вас кое о чём.
Я прожила с мужем двенадцать лет. Значит, я знаю его так же хорошо, как он меня. Но, несмотря на это, мне кажется, особой пользы не будет, если я начну рассказывать о нём от себя, потому что уверена: я во всем буду себя оправдывать. Я долго думала и решила, что буду писать о нём от его лица. Значит, вы будете задавать мне вопросы не о мне самой, а О Ёнчжэ. Или просто думайте, что вы получаете ответ не от меня, а от О Ёнчжэ.
У меня к вам просьба. Когда завершите роман, пришлите мне, пожалуйста, один экземпляр. Я тоже хочу знать правду.
Ина зовет меня с первого этажа завтракать. Мне пора идти.
С уважением,
Мун Хаён
Я вложил письмо обратно в конверт. На нём стояла дата отправления – 20 января этого года. Остальные письма я не читал. Мне было страшно. Страшно от её тоски, которую я узнал только много лет спустя, и от её жалости и снисходительности ко мне, которые я никак не мог понять. Я очень хотел сказать ей, чтобы она не жалела меня и не относилась ко мне снисходительно. Я ничего от неё не хочу.
У меня было такое ощущение, будто я увидел слёзы многочисленных жертв, мысли о которых я намеренно от себя отгонял. Стараясь не думать о них, я сел, повернувшись к окну, и посмотрел в него. Я долго-долго смотрел на стёкла, испачканные морской солью и грязью. Вдруг мне показалось удивительным, что я до сих пор смотрел на небо, облака, луну, падающие звёзды, дождь, метель, море и маяк через эти грязные окна. И я почувствовал внезапный голод.
Я пошёл на кухню. Набрал воды в кастрюлю и поставил на газовую плитку. Затем открыл дверцу кухонного шкафа и долго думал, что же я хотел отсюда достать? На глаза попалась кухонная тряпка, которая засохла комком, после того как её отжали. Кажется, она лежала там как минимум месяца три. То есть с ранней осени прошлого года, когда умерла жена председателя молодёжной организации.
Я взял тряпку и вышел. Стоя на ветру, я начал протирать окна своей комнаты. Из-под тряпки падали крупинки морской соли. Стёкла стали ещё грязнее и туманнее. Как и мои мысли в голове. Значит, О Ёнчжэ ещё жив? Мне показалось, что Мун Хаён в это верит. Есть ли основания у этой веры? Может быть, она верит этому, потому что верит, что он не может умереть? Может быть, Сынхван знал, что меня преследует О Ёнчжэ? Согласно письму Мун Хаён, это вполне возможно. Когда он это узнал? Почему О Ёнчжэ меня не убил? Возможностей у него было много. Почему он меня просто гонял с одного места на другое?
