В конце дня мы идем через березовую рощу и подходим к главному каналу, который ведет в Нурвик. Мороз начинает отступать, и я могу продолжать идти на лыжах. Прошел час, и я очутился в миле от Нурвика. В этом месте все маленькие каналы сливаются и образуют один большой канал. Здесь, в сени ив, я разбиваю палатку. Как только отвязываю собак, они пускаются в бега — их манит запах животного, возможно, лося. Вообще лосиные следы привлекают их больше, чем чьи бы то ни было. Я боюсь, как бы они не попали в ловушку. С другой стороны, мы очень устали за целый день, и они вряд ли смогут убежать далеко, да еще по такому глубокому снегу. Поэтому я их не окрикиваю и не пытаюсь их догнать. Эрдельтерьеры рождены для охоты. Они не похожи на типичных представителей северных пород, которые любят странствовать и делают это при первой возможности, но зато, почувствовав запах дичи, способны развивать молниеносную скорость. Вот поэтому мне и нравятся эрдельтерьеры. Из их числа был Джонни. Променять эту породу на другую я не смог.
В ожидании собак я ставлю палатку и вынимаю кое-какое снаряжение. В течение пятнадцати минут иду за ними по снегу двухфутовой толщины, пробираясь сквозь густые заросли кустов. Оказавшись в снегу по колено, я понимаю, что не найду их и мне нужно ждать, пока они сами не захотят вернуться. Спустя час они возвращаются и виновато виляют хвостиками. Они ложатся и пытаются очистить лапы от снега.
После благополучного возвращения собак я приступаю к разжиганию костра, чтобы пожарить подаренную десятифунтовую рыбу. Даже зимой развести огонь на Аляске совсем несложно. Благодаря сухому воздуху дрова здесь тоже всегда сухие. Однако, если стоит очень ветреная погода, нужно сделать так, чтобы ветер не погасил пламя. Самый лучший и простой способ — собрать прутья, которые обычно валяются на снегу под елями. Я никогда не обрываю деревья. Это очень вредно для них, да и горят свежесорванные ветви довольно посредственно. Если бы поблизости росли березы (к сожалению, не могу найти ни одной), я бы обязательно содрал с них кору. Березовая кора прекрасно подходит для розжига. Содержащиеся в ней вещества горят почти так же хорошо, как бумага, облитая бензином, и при этом намного дольше. Я вынимаю картон и кладу его на снег. Не хочу, чтобы он отсырел. Затем рву его на три или четыре части — чем меньше кусочки, тем легче разжечь огонь. Он горит лучше, чем кора деревьев, потому что в состав последней входит смола. Я проделывал это столько раз, что сейчас все делаю буквально на автомате. Чем больше времени вы потратите на подготовку хвороста, тем выше вероятность, что первая же попытка развести огонь будет успешной. А если случается, что в двадцатиградусный мороз вы оказались без пристанища или с вами, не дай Бог, произошел несчастный случай, лучше сделать это с первого раза. Пока вы будете готовить повторную попытку, вполне может произойти еще какая-нибудь неприятность. К счастью, у меня есть палатка, и температура всего лишь около 25 °F, поэтому я могу позволить себе уложить прутья довольно хаотично. Если я потерплю неудачу, хотя просто уверен, что этого не случится, то вполне смогу спрятаться от холода в палатке. Если же вдруг по рассеянности или по какой-нибудь иной причине я потеряю ее, то мне придется укладывать хворост очень аккуратно, веточка к веточке, прежде чем чиркнуть хоть одной спичкой. Некоторые добывают огонь с помощью трения. Я знаю, как это делать, но повторять совсем не хочется — для этого нужны идеальные условия, по крайней мере, тепло, поэтому мне так дороги спички, и я не собираюсь их терять.
Я ломаю около дюжины еловых веток и выкладываю их на картон в форме маленького вигвама. Это занимает около трех минут. Теперь остается на несколько секунд поднести к ним огонь. В принципе, я мог бы использовать и бумагу, но необходимости в этом нет. Разломанные прутья горят прекрасно, и пламя распространяется очень быстро. Постепенно я начинаю подкладывать в костер большие ветви, затем палочки и, в конце концов, дрова. Ключевую роль в разведении костра играет время, потраченное на подготовку первой партии веток. Они должны быть маленькими и совершенно сухими. И нужно уложить их так, чтобы между ними оставалось достаточно пространства. Как только пламя как следует разгорится, вы можете подбрасывать в него ветки любой величины, какой вам только нравится.
Я сижу по-турецки очень близко к огню, но так, чтобы искры не попали на одежду. При виде сочных, аппетитных кусочков у меня текут слюнки. Рыба готовится уже достаточно долго, и я, не удержавшись, отделяю мясо от хребтовой части и отправляю его себе в рот. Готовые части отходят очень легко. Затем я переворачиваю рыбу. Она висит низко, всего лишь в нескольких дюймах от огня. Обнаружив еще один замечательный кусочек, я тут же отрезаю его. Куски, которые не очень хорошо прожарились, отдаю собакам. Так спустя два часа вся рыба была съедена. От нее практически ничего не осталось, за исключением косточек, которые я прячу подальше от собак. Думаю, другим животным они пригодятся больше. На них осталось немного мяса. Дикие звери иногда тоже нуждаются в помощи. Я не всегда веду себя в соответствии с известным выражением, набившим оскомину: «Никогда не кормите диких животных». Только вот к медведям это не относится. Я абсолютно уверен, что они еще в зимней спячке, иначе не пожалел бы времени и сжег бы все кости, чтобы уничтожить даже запах. Мне вовсе не хочется, чтобы хотя бы один здоровый медведь бродил ночью около моей палатки. Я готов на что угодно, чтобы это предотвратить. Видеть поблизости лосей мне тоже не хотелось бы, но запах рыбы их точно не привлечет. А другие представители фауны в Аляске меня не волнуют. Некоторое беспокойство могут доставить волки или росомахи, но не думаю, что они подойдут близко ко мне или собакам.
3 апреля 2007 года, в 35 милях от Кайаны
Я просыпаюсь в два часа ночи от громкого протяжного визга. Это нечто среднее между скрежетом по металлу и детским криком. На улице по-прежнему темно. Возможно, это рысь. Я включаю лампу: надеюсь, зверь поймет, что я в палатке и не станет подходить слишком близко. Ведь собаки тогда просто сойдут с ума и попытаются убежать прямо через стенку. Я глажу их по спине, чтобы успокоить. Дикая кошка ходит вокруг палатки и воет каждые несколько секунд, но меня этот вой не пугает. Рыси небольшие по размеру и обычно держатся друг друга. Единственный, кого я действительно опасаюсь, — это крупный лось. Беспокоюсь, что его напугает ярко-оранжевый цвет палатки и он будет топать и мешать нам спать. А рысь, должно быть, кричит, чтобы напугать зайцев и выманить их из укрытий или хотя бы заставить их пошевелиться и тем самым выдать свое местонахождение. Слух у нее очень острый. Но всякий раз, когда визг возобновляется, я просыпаюсь. Не думаю, что лоси издают такие же звуки. Кроме того, полагаюсь на нюх Джимми и Уилла. Верю, что они обязательно почуют запах лося, если только он подойдет близко, и, даже если будут спать крепким сном, в тот момент, как только мне надо будет предпринять незамедлительные меры, сразу проснутся. Мне необходимо дождаться, чтобы лось подошел на достаточное расстояние, тогда я смогу или успокоить его, или отступить назад. Но я убеждаю себя, что лоси смирные животные и не станут нападать. По крайней мере, я на это очень надеюсь.
Джонни обладал таким острым нюхом, что при соответствующем направлении ветра он мог почувствовать медведя на расстоянии в пятьдесят ярдов. При этом он крепко спал в наглухо закрытой палатке. Однажды это случилось на реке Юкон. Джонни внезапно проснулся и начал истошно лаять. Благодаря этому сигналу у нас было время выбраться из палатки и посмотреть, как к ней подошел одинокий медведь гризли. Думаю, он просто хотел прогуляться по берегу, где я установил палатку, но мы уговорили его выбрать другое место для прогулок. Для этого мы просто наблюдали за ним, а сами сохраняли спокойствие. Я не хотел взволновать его. Нужно было просто немного отогнать животное. Я присел с ружьем наизготовку, придерживая собаку за поводок, и ждал. Прежде чем окончательно уйти, медведь несколько раз фыркнул. Если бы Джонни вовремя не залаял, медведь, вероятнее всего, вышел бы прямо на нас. Поэтому я тогда решил перестраховаться и забрал его на ночь в палатку. С Джимми и Уиллом я тоже чувствую себя в безопасности, хотя им всего лишь год от роду. Их бесстрашие не подвергается никакому сомнению. Может быть, они даже чересчур смелые, но все равно я скучаю по Джонни. С ним у нас была настоящая связь. Он понимал меня с первого же звука или взмаха руки, словно читал мои мысли, и выполнял все абсолютно точно.
