На следующий день мы продолжаем свой путь к верховьям Калуривик-Крик. Временами я иду на лыжах. Но на тех участках, где лед уже стаял, я их снимаю, перехожу на шаг и затаскиваю сани на берег — поднимаюсь на пятифутовую высоту. Кроме того, приходится проходить сквозь заросли ив, которых здесь видимо-невидимо. Но едва увидев ледяную поверхность, я тут же спускаюсь, надеваю лыжи и снова начинаю идти по реке. Иногда сани застревают из-за того, что я спускаюсь по диагонали, но зачастую это единственный возможный способ передвижения (идти прямо мешают многочисленные деревья и кустарники). Как правило, я чувствую, что начинаю падать и делаю все возможное, чтобы удержаться на ногах. Временами я сам удивляюсь, как мне это удается. Если поверхность кажется мне опасной, я снимаю лыжи и передвигаюсь пешком. У меня нет абсолютно никакого желания повредить колени.
Я продолжаю идти по следам, оставленным животными. Они представляют собой маленькие ямки, расположенные в шахматном порядке. Вообще они напоминают следы какого-нибудь великана. Внимательно изучив их, я узнаю задние лапы медведя гризли. Поскольку следы передних лап отсутствуют, я делаю вывод, что медведь наступает задними лапами точно на следы передних. В горах он вряд ли найдет много пищи, поэтому и направляется в тот край, где она более доступна, в солнечную долину Амблера. Здесь шли несколько медведей. Один из них, судя по всему, проделывал этот маршрут, по меньшей мере, раз двадцать. Ему знаком здесь каждый закоулочек, он знает, где срезать и куда повернуть.
Как-то раз я заметил, что следы отклоняются от основного курса. Ориентируясь на них, я сворачиваю к притоку и иду сквозь густой лес, но затем снова выхожу к реке. Это позволило мне серьезно сократить путь. Медведя не смутит ни одно препятствие. Он совершенно спокойно идет по льду, не останавливаясь и не пытаясь найти другую дорогу. Его не пугают даже трещины — он идет вперед как ни в чем не бывало, словно ничего и не случилось. Медведь, по следам которого мы идем, огромный. Он опережает нас примерно на один день. Собаки тщательно обнюхивают каждый след. Запах медведя им не знаком, но у меня такое чувство, будто они все понимают.
В течение дня следы постепенно исчезают, и дорога становится более крутой. Я неоднократно перехожу реку вброд, чтобы избежать обрывов и отвесных берегов. Вода ужасно холодная. Ботинки я не снимаю — на то нет необходимости. Из-за снега они и так уже промокли насквозь, кроме того, я не могу тратить свое драгоценное время. Приблизившись к берегу, тут же выбрасываю экипировку. Меня переполняет желание как можно скорее выбраться из воды, поэтому я помогаю себе и коленями, и руками (чтобы перчатки мне не мешали, снимаю их заранее). Выбравшись на берег, я некоторое время сохраняю неподвижность, дабы отдохнуть перед очередным заплывом. Мои вещи идут ко дну, словно к ним привязаны несколько камней. По мере того, как отогреваются пальцы, я чувствую сильную боль. Хочется стонать от боли. Однако после того как я пройду по ледяной воде еще десяток футов, пальцы заболят снова, и это несмотря на две пары шерстяных носков и непромокаемые лыжные ботинки. Я, как могу, увеличиваю скорость, но все равно иду недостаточно быстро, и брызги время от времени попадают на меня. Сквозь кристально чистую воду прекрасно видно усыпанное галькой дно. Температура воздуха явно не очень высокая, и я не могу позволить себе долго думать о том, как преодолеть эти трудности. Вообще я никогда не переходил такие реки в зимнее время. Но я не зацикливаюсь на этом и представляю себе, что дело происходит летом в Орегоне.
На моем пути также встречается еще несколько речек поменьше, в ширину не более трех футов. Их я перехожу легко, без остановок. Перебравшись на противоположную сторону, одним резким движением я притягиваю к себе санки. При этом задействованы мышцы спины, рук и ног. Вещи при этом не намокают, и это намного удобнее, нежели останавливаться, разгружать сани и совершать несколько ходок. Сани слишком тяжелые. «Черт с ним», — решаю я в конце концов.
Еще я увидел низвергающуюся лавину. Тащу сани вверх и вниз по скалам. Мне снова приходится возвращаться и изо всех сил тянуть за веревку, к которой привязаны вторые сани. Чтобы преодолевать огромные каменные глыбы, я прикладываю огромные, нечеловеческие усилия. Поскольку всего через пару дней я оставлю санки, ущерб, который я могу им причинить, меня абсолютно не волнует. Мышцы спины получили отличную нагрузку. Я чувствую, что за эти дни они стали сильными и крепкими, как хорошо сплетенный канат.
Чем ближе мы подходим к устью Калуривик-Крик, тем уже становится река. В конце концов, она превращается в маленький горный поток. Расстояние между горными вершинами составляет около сотни ярдов. Сооруженные бобрами плотины и запруды образуют естественный барьер между скалами. Воображение поражает то, что эта огромная сеть каналов создана усилиями маленьких грызунов. Передние зубки бобров растут и не прекращают расти в течение всей жизни, поэтому их необходимо постоянно разрабатывать. У бобров при малейшем шуме воды появляется незамедлительное желание возвести дамбу, чтобы отделиться от сородичей. Они не хотят делить территорию ни с кем, даже с представителями собственного семейства. Они дружно работают, а на развлечения и игры у них просто не остается времени. В строительстве норки принимают участие все члены семьи. Однако я не вижу ни одного бобра. Должно быть, они все еще сидят внутри, защищаясь от сильного ветра и холода. Посреди двух озер по характерной насыпи я узнал две огромные, покрытые снегом норы, которые служат естественной плотиной.
Я внимательно осматриваю подножия гор в надежде обнаружить там плотину, но безрезультатно. Бобры не просто перегородили плотиной реку целиком, они соорудили еще несколько дамб, одну за другой через каждые четверть мили. Некоторые дамбы расположены по диагонали. У меня нет иного выхода, кроме как тащить сани по заснеженным плотинам. Первую, которая составляет около сорока футов в длину, я миновал вполне удачно, практически не замочив ноги. Следующие пять минут проходят в борьбе с раскидистыми и ветвистыми елями, после чего я выхожу к целой группе плотин. Они сдерживают воды нескольких маленьких озер. Я иду по левой стороне первой плотины, а с правой стороны от меня остаются крутые склоны. Снимаю лыжи и перехожу воду вброд. Затем снова надеваю их и пробираюсь сквозь ивы по мокрому рыхлому снегу. Передвигаться медленнее, кажется, просто невозможно. Лыжи то и дело проваливаются, а ивы под тяжестью снега склонились очень низко к земле и пройти через их заросли становится еще труднее. Мне неоднократно приходится снимать лыжи, чтобы вытаскивать их из очередной ямки, а также отвязывать застрявшие в кустах сани. Сани не могут ехать в обратную сторону из-за специального стального бортика, который этому препятствует. Этот тормоз был мне необходим, когда я поднимал сани в горы: благодаря нему они не скатывались вниз, даже при остановке на передышку. Но в данном случае тормоз работает против меня. Иногда мне нужно отойти немного назад, а сани тем временем глубоко увязли в снегу, и сдвинуть их с места не получается. Расчищая дорогу от веток, я ломаю вторую лыжную палку. Теперь у меня две сломанные лыжные палки различной длины. Мне и в голову не могло прийти, что я могу сломать обе палки. Теперь мне приходится держать одну палку чуть ниже рукоятки. Конечно, это неудобно, но в целом сойдет. Вряд ли это может серьезно мне навредить. Думаю, у меня будет масса иных трудностей.
