«Мы уедем?» – спрашивает Клементина, когда он в который раз не дает ей ответа. Да, они уедут из Коува, покинут этот город, как множество предыдущих, снова сбегут. Такой ли жизни ты хочешь, девочка?
– Мы уедем, – соглашается Серлас, как только жаркий влажный июль подходит к концу. Клементина радостно улыбается и кидает за окно нетерпеливый взгляд.
Она не выходит из дома, не показывается в городе, ни с кем больше не разговаривает. Горожане считают, что она заболела, а Шей каждый день приходит, чтобы проведать ее, и уходит ни с чем. Она не дала ответа на его предложение и теперь не осмеливается отказать. Скрываться ото всех ей легче, чем смело взглянуть правде в глаза. Серлас только теперь понимает, насколько они похожи.
– Говорят, в город приехали иноземцы, – сообщает ему Клементина однажды вечером. – Из-за моря, из Франции.
– Хочешь на них взглянуть?
– Нет. – Она мотает головой, но Серлас видит, что любопытство грызет ее изнутри.
– Мы и сами с тобой иноземцы, – говорит он. Клементина неуверенно кивает, и тогда он, чтобы отвлечь ее, бросает: – Поплывем обратно во Францию?
Она бросается к нему с объятиями, забывая об ужине.
Плыть решают через неделю, во время отлива, и Серлас идет в город, чтобы отыскать иноземных французов, о которых Клементина упоминала вечером. Может, удастся договориться с ними? Может, в этот раз никто не захочет отдать его в руки французским морякам ради наживы? Теперь у него есть деньги… и взрослая Клементина.
Немноголюдный в этот день город приветливо распахивает врата перед Серласом. Он идет вдоль ставших привычными улиц, сдержанно кивает встречным горожанам. «На каком дворе остановились иноземные гости? Где я могу найти французов, что прибыли день назад?»
Слухи приводят его к пабу, и, чуть не расхохотавшись в голос от совпадения, Серлас заглядывает внутрь, чтобы найти чужеземцев. В полутемном пабе громко смеются, громко говорят и жадно, громко же пьют. Среди обычных завсегдатаев «Костей капитана» никаких французов не наблюдается, зато в дальнем углу, почти скрытые тенью широкой лестницы на верхние этажи, сидят двое. С широкими спинами, обтянутыми похожими рубашками, с темно-рыжими волосами. У них знакомые грубые голоса, резкие фразы, каждый звук которых впивается Серласу в уши.
Он ненароком слышит их разговор. Различает говор, с которым не сталкивался шестнадцать лет, и вдруг замирает посреди паба. Сердце подскакивает к горлу, ладони потеют и холодеют. Он чувствует этот страх, даже не понимая еще, не разбирая знакомой речи: так говорили давным-давно в Трали, так ругались и спорили братья Конноли.
Серлас медленно отходит к дверям паба и спиной натыкается на чужой стол. Дергается, взмахивает руками, и стол кренится набок, толстостенные кружки летят с него на пол, проливая добрую пинту пива. Кто-то ругается, вскакивает со своего места.
Те двое оборачиваются вместе со всеми – и видят его, Серласа, замершего посреди учиненного беспорядка. Он смотрит в их лица с паникой, охватившей внезапно все его тело.
– Знакомая рожа, – говорит Дугал и сплевывает себе под ноги.
– Верно, братец, – кивает Киеран, поднимаясь с места.
Глаза обоих недобро блестят в тени лестницы.
#26. Око за око
До этого момента Клеменс ни разу не была в Ирландии и не думала, что когда-либо побывает. Какой ее описывали учебники по географии? Как о ней отзывались приезжие ирландцы? Зеленая, ветреная, добродушная, гостеприимная? Все это гаснет, словно свет фонарей на рассвете, как только в узкое овальное окошко иллюминатора Клеменс собственными глазами видит растущий перед нею город.
Килларни. Они в графстве Керри, высаживаются недалеко от Фарранфора. Отчего-то ей кажется, что данный факт в числе прочих Теодору придется не по вкусу. «Возможно, – думает она, – Теодор уже бывал в Килларни и был бы не рад оказаться снова».
Эти мысли вместе с непрерывным зудом, в который превратился бывший страх и стал привычным, зудом где-то в затылке и копчике тонут в Клеменс, едва она спускается по трапу в ответвлении аэропорта. Ей подают руку – какой-то парень не старше Шона, только темноволосый и кареглазый, протягивает ей ладонь наравне с Элоизой, учтиво кивает спускающемуся Персивалю. Вот зачем ему нужна миссис Давернпорт: не столь важна она, сколь необходим был частный самолет и беспрепятственная высадка на территории Ирландии. Клеменс покорно шагает следом за Элоизой и притворяется смелой.
Выходит из рук вон плохо. Она дрожит.
– Все будет хорошо, – шепчет девушка, мысленно ставя одну галочку. Раз.
Ее сажают в подоспевший автомобиль – красный, словно алое марево гнева, – и везут от аэропорта на юго-запад. В молчании, сводящем с ума, девушка наблюдает за тем, как сменяется растительность вдоль шоссе; шоссе переходит в городскую трассу, вдоль проезжей части выстраиваются хорошенькие домики, их крыши ломают линию горизонта, скрывают восходящее бледное солнце. Потом дорога вновь превращается в шоссе, сужается и начинает петлять.
Клеменс не задает вопросов, потому что боится: голос ее выдаст. Ее хватает только на запоминание маршрута: от Фарранфора – резко вправо по N22, пересекая какую-то речушку, название которой девушка не успевает прочитать, до Фармерс Бридж. Указателей на этой дороге немного, и Клеменс с опаской подсматривает в смартфон: синяя отметка «вы здесь» на его экране мигает в нескольких километрах от залива. Она догадывается, куда ее везут, но сердце все равно неприятно ухает в желудок, когда девушка видит знакомое по чужим рассказам название города.
Трали. Они едут в Трали.
Сворачивают на одном съезде влево, на втором – вправо. За окном лениво проплывают мимо Клеменс одинаково бежевые двухэтажные дома с темно-серыми черепичными крышами. Автомобиль минует спальный район по касательной и везет ее мимо города.
Неожиданную остановку они делают прямо посреди какого-то поля: по обе стороны от дороги раскинулось зеленое пастбище с домашним скотом, в сотне футов от сонных коров стоят редкие одноэтажные дома с загонами и хлевами. Персиваль и Элоиза одновременно выбираются из машины, и Клеменс, сжав во вспотевшей руке почти разряженный смартфон, выскакивает следом.
– Нравится пейзаж, Клементина? – спрашивает Персиваль таким тоном, будто они приехали сюда выбирать жилой дом. Клеменс хочет ответить ему нецензурной бранью – она вымотана, держится из последних сил и бояться уже не может, – но ограничивается только молчаливым неодобрением.
Она осматривается: то, что предстает ее взору, очень похоже на зеленую Ирландию в представлении маленькой десятилетней Клеменс, и отчего-то вид ей не нравится. Какое-то чувство, которое девушка не может распознать и разложить на части, чтобы выявить причину его появления, терзает нутро: пока Клеменс покорно идет в одиноко стоящий у дороги дом с бледно-желтыми крашеными стенами, пока втискивается в узкий неосвещенный коридор и ждет, когда Персиваль справится с выключателем, пока слушает раздраженное дыхание Элоизы за своей спиной – все это время чувство сидит в ней и ждет своего часа.
