Бо́льшая часть информации касалась финансовых вопросов, банковского дела и обмена, движения денег – между отдельными людьми и между странами. Были и политические сплетни, но немного.
Это удивило ее: вся информация, которую он добывал, была политической по своей природе и довольно специфичной. Мистер Блумер охотился на якобитов. В частности, в Лондоне и Париже.
«Я не могу понять почему, – заметил отец на полях своего списка. – Верно, Чарльз Стюарт приехал в Париж, но ведь это всем известно, к тому же все знают, что он никогда ничего не добьется; этот человек идиот. Но все же ты не заработаешь денег, отказываясь продавать людям то, что они хотят…»
Она с облегчением перевела дух, когда мистер Блумер закончил говорить. Его сообщение не было ни длинным, ни сложным, и она была уверена, что надежно держала в голове все имена и необходимые цифры.
– Ладно, – сказала она и достала свой собственный список – запечатанный – из потайного кармана в подкладке жакета. Она передала его, постаравшись посмотреть ему в глаза. Ее сердце учащенно билось, а ладони слегка вспотели, но он, казалось, не проявлял подозрительности.
Нет, она не делала ничего недозволенного и не обманывала мистера Блумера. Правда, не совсем. Все в ее списке было именно таким, как указал ее отец… за исключением одного: когда она переписывала его набело, она выбросила имя Джеймса Фрэзера и фрагменты информации, касавшиеся его поступков и взаимодействия с Чарльзом Стюартом и его сторонниками. Она была неравнодушна к мистеру Фрэзеру и хотела его защитить.
Мистер Блумер не был дураком, он развернул листок и прочел его с начала до конца как минимум дважды. Потом сложил и улыбнулся Минни:
– Благодарю вас, моя дорогая. Какое удовольствие…
Внезапно он замолк и слегка отпрянул назад. Она оглянулась и посмотрела, что его так поразило, и увидела того военного, бентамского петуха. Он выходил из коридорчика, ведущего к орхидеям. Один. Когда он вышел на солнце, его красный с золотом мундир засверкал, словно оперение тропического попугая.
– Ваш знакомый? – вполголоса спросила она. И явно человек, с которым вы не хотите встречаться.
– Да, – ответил мистер Блумер и отошел в тень древовидного папоротника. – Вы можете оказать мне услугу, дорогая? Займите его светлость разговором на пару минут, чтобы я мог тихо уйти.
Он кивком показал на приближавшегося военного и, когда Минни нерешительно шагнула в его сторону, послал ей воздушный поцелуй и скрылся за папоротником.
Времени на раздумья у нее не было.
– Добрый день, – сказала она и с улыбкой поклонилась офицеру. – Тут приятно, не правда ли, после всей той толчеи?
– Толчеи? – переспросил он слегка озадаченно. Тут его глаза прояснились и впервые сфокусировались на ней. Она поняла, что он просто не видел ее, пока она не заговорила с ним.
– Там, где орхидеи, – пояснила она и кивнула на дверь, откуда он только что вышел. – Я подумала, что вы, вероятно, вышли сюда, как и я, чтобы отдохнуть от турецкой бани.
Он в самом деле заметно вспотел в своем тяжелом мундире, бисеринка пота ползла по его виску. Он носил свои собственные волосы – темные, несмотря на прилипшие к ним остатки рисовой пудры. Казалось, он осознал свою оплошность, потому что отвесил ей низкий поклон, приложив руку к сердцу.
– Ваш покорный слуга, мэм. Прощу прощения, я был… – Выпрямив корпус, он обвел неопределенным жестом окружавшие их растения. – Здесь прохладнее, не так ли?
Мистер Блумер был все еще в поле видимости – возле двери, ведущей к орхидеям. Он остановился, и Минни была неприятно удивлена, догадавшись, что он прислушивался к ее разговору – совершенно неинтересному. Она посмотрела на него и прищурила глаза, он увидел это и слегка скривил губы.
Она подошла ближе к военному и коснулась его руки. Он застыл, но на его лице не было отвращения – совсем наоборот. Минни осмелела и весело сказала:
– Вы разбираетесь в этих растениях? А я, увы, ничего не знаю, кроме орхидей и роз.
– Я знаю… некоторые, – ответил он, потом после секундного колебания добавил: – Вообще-то, я хотел тут взглянуть на цветок, который мне только что рекомендовал его высочество.
– О, в самом деле? – воскликнула она, впечатленная его словами. Ее воспоминания о лягушке в камзоле цвета охры подверглись мгновенной переоценке, и у нее даже слегка закружилась голова при мысли о том, что она стояла совсем близко от принца Уэльского. – Э-э… какой же это цветок, вы можете мне сказать?
– Бесспорно. Позвольте, я покажу его вам. Если сумею отыскать. – Он неожиданно улыбнулся, снова поклонился и подал ей руку. Она взяла ее с легким трепетом, повернувшись спиной к стоявшему вдалеке мистеру Блумеру.
«Займите его светлость…» Вот как он сказал. «Его светлость». Хоть она жила в Лондоне уже некоторое время, ей редко приходилось использовать английские титулы, но она была почти уверена, что «ваша светлость» говорят только герцогу.
Она украдкой взглянула на него: он был невысок, но выше ее на добрых шесть дюймов. Впрочем, молодой… Она всегда представляла себе герцогов (когда вообще думала о них) в виде подагрических старцев с брюшком и вторым подбородком. Этому же не больше двадцати пяти. Стройный, все еще излучает эту ярость бентамского петуха. Еще у него поразительное лицо, но под глазами темные круги, возле губ морщины, щеки впалые, и поэтому он выглядит старше своего возраста (как она его оценила).
Внезапно ей стало его жалко, и она, сама того не ожидая, сжала его руку.
Он с удивлением посмотрел на нее. Она тут же выдернула руку, полезла в карман за платочком и прижала его к губам, изобразив приступ кашля.
– Что с вами, мадам? – озабоченно спросил он. – Может, я принесу вам… – Он взглянул на дверь, которая вела в оранжереи, и снова повернулся к Минни с вежливым и бесстрастным лицом. – Боюсь, что, если я пойду за льдом, вы умрете еще до моего возвращения. Может, я лучше постучу вам по спине?
– Не нужно, – проговорила она и деликатно, по-женски, кашлянув пару раз, промокнула губы платочком и убрала его. – Но все равно спасибо.
– Не за что. – Он поклонился, но больше не предлагал ей руку, просто кивком пригласил ее идти вместе с ним к низкому столику, полному разных красивых китайских вещиц. Просто глаза разбегаются, подумала она, глядя на голубой, белый и позолоченный фарфор. Любая из этих нежно разрисованных чаш наверняка стоила целое состояние, а они стояли тут, наполненные землей, и служили для демонстрации непримечательных цветков.
– Эти? – спросила она и повернула лицо к его светлости. Может, надо спросить его имя? Представиться самой?
– Да, – сказал он, но его голос звучал неуверенно, и она заметила, как он вдруг на секунду сжал кулаки, прежде чем подошел к краю стола. – Их привезли из Китая – очень… очень редкие.
Она взглянула на него, удивленная его дрогнувшим голосом.
