– Я спросил, какое слово вы сказали – huevón?
– Да, я слышал его от молодой леди, которую встретил по дороге, когда ехал из Кохимара. Ты знаешь, что оно значит?
– Ну, я знаю, как его объяснил Хуанито, – ответил Том, поборник точности. – Оно означает парня, который ленивый и не любит шевелиться из-за слишком больших яиц. – Том искоса взглянул на Грея. – Леди сказала это вам, милорд?
– Она говорила это мулу – во всяком случае, я надеюсь, что она обращалась к мулу. А не ко мне. – Грей сонно потянулся, так, что щелкнули суставы на его плечах и руках. – Ступай спать, Том. Боюсь, что завтрашний день будет длинным.
Выходя из комнаты, он задержался возле картины. Ангелы с крыльями были изображены грубовато, но, странное дело, эта простота делала их трогательными. Четыре ангела парили над младенцем Христом, спящим в яслях на соломе. А где спал сегодня Стаббс? На холодной земле в поле, в полутемном табачном сарае?
– Да благословит тебя Бог, Малкольм, – прошептал он и отправился искать свою кровать.
Деликатный кашель разбудил его утром, далеко не на рассвете. Возле постели стоял Том Бёрд и держал поднос с завтраком, дымящейся чашкой местного аналога чая и запиской от матери.
– Ее светлость встретила Родриго и Азил вчера поздно вечером, – сообщил Том. – Они спешно ехали назад, за ней, и так случилось, что она остановилась в той же гостинице, где они задержались, чтобы напоить лошадей.
– Она – моя мать – ехала ведь не одна? – От нее можно было всего ожидать, но в ее возрасте…
– О нет, милорд, – заверил его Том с легким укором. – Она взяла с собой Элену с Фатимой и трех крепких парней. Ее светлость не боится трудностей, но она совсем не такая легкомысленная, как вам кажется.
Грей отметил, что Том особенно подчеркнул слово «она», что можно было воспринять как укоризненный намек ему, но решил это игнорировать и стал читать записку матери.
«Дорогой Джон.
Я надеюсь, Том Бёрд сообщил тебе, что Оливия написала мне и просит приехать к ней в гасиенду Вальдес. Я встретила двух твоих слуг по дороге, они возвращались назад с таким же, но более подробным посланием, которое написал местный священник.
Падре Сеспедес пишет, что в доме почти все поражены болезнью, и он, повидав много случаев болезни за годы служения Богу поблизости от болот Сапата, уверен, что это не возвратная болезнь наподобие трехдневной лихорадки, а почти наверняка «желтый Джек».
Грей вздрогнул от шока. «Лихорадка» было неопределенным словом, которое могло означать что угодно: от последствий чрезмерного пребывания на солнце до малярии. Даже «трехдневная лихорадка» была не так страшна, больного просто сотрясала дрожь. Но вот «желтая лихорадка» была грозной и определенной, как удар ножом в грудь. Армейская карьера была связана у него с северным климатом, к этой ужасной болезни он был ближе всего, когда – время от времени – видел в Кингстон-Харбор корабли с желтым карантинным флагом. Но он видел и как выносили трупы с тех кораблей.
У него похолодели руки, и он обхватил ладонью горячую глиняную чашку, дочитывая письмо.
«Не приезжай сюда, пока я не позову тебя. Про желтую лихорадку говорят, что она ужасающе быстрая. Скорее всего, все разрешится – так или иначе – в течение недели. Поэтому останется достаточно времени для осуществления твоего первоначального плана. Если не… не…
Думаю, что еще увижусь с тобой, но если Господь рассудит иначе, передай Полу и Эдгару, Хэлу и его семье, что я люблю их, скажи Джорджу – ну, скажи ему, что он знает мое сердце и что я сказала бы ему, будь мы вместе. А ты, Джон… ты мой любимейший сын, и я пронесу мысли о тебе через все, что нас ждет впереди.
Твоя нежно любящая мать».
Грей судорожно вздохнул несколько раз, прежде чем смог взять чашку и выпить чаю. Если мать ехала всю ночь, что казалось ему возможным, то теперь она могла уже быть на плантации. И встретить…
Грей еле слышно проговорил по-немецки грубое бранное слово. Поставил чашку и вскочил с постели, сунув письмо Тому – он не мог говорить связно, чтобы пересказать содержание.
Ему надо было отлить, и он сделал это. Такой элементарный акт вернул ему ощущение контроля, он задвинул посудину под кровать и выпрямился.
– Том, ступай и спроси, где тут найти поблизости доктора. Я сам оденусь.
Том посмотрел на него, но не с глубоким сомнением, как можно было ожидать после слов Грея. Он посмотрел терпеливо, как человек, проживший долгую и нелегкую жизнь.
– Милорд… – сказал он очень мягко и положил письмо на комод. – Не кажется ли вам, что, если бы ее светлость хотела, чтобы вы прислали доктора, она бы так и написала?
– Моя мать не верит докторам. – Грей тоже им не верил, но, черт побери, что еще мог он сделать? – Это еще не значит, что какой-нибудь доктор не… поможет.
Том смерил его долгим взглядом, затем кивнул и вышел.
Джон действительно мог одеться и сам, но его руки дрожали так сильно, что он решил пожертвовать бритьем. Ужасный парик Малкольма лежал на комоде рядом с письмом матери, похожий на дохлое животное. Стоит ли его носить?
«А что?» – подумал он. От доктора он не скроет, что он англичанин. Правда, к доктору он мог послать Хасинто. Но, черт побери, он не мог торчать дома и ничего не делать. Он взял остывшую чашку и выпил ее горьковатое содержимое. Господи, что это была за гадость?
Он втер в открытые участки кожи мазь на кокосовом масле, которую принес Том, расчесал волосы и просто перевязал их лентой, после чего вышел посмотреть, что выяснил Том у других слуг.
Они были во дворе, который, казалось, был центром дома. Но обычная веселая болтовня как-то приутихла. Увидев Грея, Ана-Мария перекрестилась и сделала реверанс.
– Lo siento mucho, señor,
[68] – сказала она. – Su madre… su prima y los ninos
[69]… – Она грациозно махнула рукой от себя, объединив в этом жесте его мать, Оливию и детей, затем к себе, обозначив всех слуг вокруг нее, и приложила ладонь к сердцу, глядя на Грея с большим сочувствием. – Tenemos dolor, señor.
[70]
Грей ясно понял ее, хоть и не каждое слово, и низко поклонился ей, а выпрямившись, кивнул остальным слугам.
– Muchas gracias… – Señora? Señorita? Замужем она? Он не знал, поэтому просто повторил: – Muchas gracias, – еще выразительнее.
Среди слуг Тома не было. Вероятно, он пошел к Хасинто поговорить насчет докторов. Джон еще раз поклонился слугам и повернул к дому.
