Заморгав, она отвела взгляд – и увидела молодого мужчину с тенью на лице; он стоял чуть дальше, у фальшборта, опираясь на планшир. При виде него у нее перехватило дыхание в глотке.
При утреннем свете тень казалась еще темнее. Солнце уже нагревало палубу; хрупкие белые облака плыли в голубом и прозрачном французском небе, но туман все же кружился и густел, закрывая лицо молодого человека, окутывая его плечи своим серым покровом.
«Господи, подскажи, что мне делать?» По ее телу пробежал ток, она хотела подойти к молодому человеку и заговорить с ним. Но что она могла сказать? «Вы в опасности, будьте осторожны»? Он примет ее за ненормальную. Но если та опасность такая, где она не может помочь, вот как было с маленьким Ронни и волом, то какая разница, скажет она ему или нет?
Она смутно сознавала, что Майкл с любопытством глядел на нее. Он сказал ей что-то, но она не слушала его, а вместо этого пыталась понять, что творилось в ее голове. Где же эти проклятые голоса, когда тебе срочно нужен хоть один?
Но голоса упрямо молчали, и она повернулась к Майклу; у нее даже задергались мышцы на руке, так крепко она держалась за корабельные снасти.
– Простите, – сказала она. – Я слушала невнимательно. Просто задумалась об одной вещи.
– Сестра, если я могу вам чем-то помочь, вам стоит только сказать об этом, – проговорил он со слабой улыбкой. – О! Кстати, об этом, я вот что хотел сказать – я сказал вашей матушке, что, если она захочет писать вам на адрес «Фрэзер et Cie», я прослежу, чтобы вы получали письма. – Он пожал плечами: – Я ведь не знаю, какие там правила в монастыре, правда? Насчет писем из мирской среды.
Джоан тоже не знала этого и тревожилась. Услышав слова Майкла, она испытала такое облегчение, что ее лицо засветилось широкой улыбкой.
– Ой, как любезно с вашей стороны! – воскликнула она. – И если бы я могла, может, отвечать?…
Он тоже улыбнулся, обрадовавшись, что может ей чем-то помочь, и следы горя немного стерлись.
– В любое время, – заверил он. – Я прослежу. Вероятно, я мог бы…
Пронзительный крик рассек воздух. Джоан удивленно подняла глаза, решив, что это была одна из морских птиц, которые прилетели с берега и кружили над судном. Но она ошибалась. Молодой человек стоял на планшире, держась за снасти, и прежде чем она успела ахнуть, он разжал руки и исчез.
Париж
Майкл тревожился за Джоан; она сидела в карете поникшая, не глядя в окно, пока ее лица не коснулось слабое дуновение холодного ветра. Запах был такой неожиданный, что он вырвал ее из раковины, слепленной из испуга и несчастья, в которую она спряталась, оказавшись на берегу.
– Матерь Божия! – воскликнула она, зажимая нос ладонью. – Что это такое?
Майкл порылся в кармане, достал грязную тряпку, в которую превратился его носовой платок, и с сомнением посмотрел на него.
– Это городское кладбище. Извините, я не подумал…
– Moran taing.
[28] – Она выхватила у него влажный платок и прижала его к лицу; ей было все равно. – Неужели французы не хоронят умерших на кладбищах?! – воскликнула она. Судя по запаху, тысячи трупов были выброшены из сырой земли и разлагались, а кружащие в небе стаи черных воронов никак не улучшали впечатление.
– Они хоронят. – Майкл обессилел – утро было ужасным, но старался держать себя в руках. – Тут повсюду болота; даже если гроб опускают в глубокую яму – хотя так бывает нечасто, – он через несколько месяцев все равно поднимается кверху. И если кладбище затапливается – а это бывает всегда при дождях, – остатки гроба разваливаются, и… – Он сглотнул, радуясь, что не завтракал. – В городе давно ведутся разговоры, что надо перенести хотя бы кости, сложить их в оссуарий, как они это называют. За городом есть старые каменоломни – вон там, – он кивнул головой, – и, возможно… но с этим так ничего и не сделали, – торопливо добавил он, зажав нос и дыша ртом. Но это ничего не меняло – дышишь ты носом или ртом, все равно воздух был такой густой, что хоть ножом режь.
Джоан выглядела больной, так же как и он, а может, и хуже; ее лицо было цвета скисшего крема. Когда матросы наконец достали из моря самоубийцу с опутавшими его ноги водорослями и вылили из него воду, Джоан стошнило, и на ее плаще так и остались следы. Длинные темные волосы были влажными и выбились из-под шляпки. Разумеется, она совсем не спала – как и он.
Он не мог везти ее в монастырь в таком виде. Возможно, монахини и не стали бы возражать, но она сама не захочет. Он протянул руку и постучал в крышу кареты.
– Monsieur?
– Au château, vite!
[29]
Сначала он отвезет ее домой. Крюк небольшой, в монастыре ее не ждут в какой-то определенный день или час. Она вымоется, поест и придет в себя. И если это к тому же избавит его от необходимости войти в дом одному, что ж, как говорится, доброе дело не останется без награды.
Когда они доехали до рю Тремуленс, Джоан позабыла – немного – свои многочисленные причины для огорчений. Ее захлестнул восторг – ведь она ехала по Парижу. Она еще никогда не видела так много людей в одном месте и в одно время – да и то прежде это были люди, выходившие из приходской церкви после мессы! За углом началась мостовая, сложенная из ровных, хорошо пригнанных булыжников; она была шире, чем вся река Несс, и на тех камнях стояли с обеих сторон тележки, телеги и лотки, ломившиеся от фруктов и овощей, и цветов, и рыбы, и мяса… Джоан вернула Майклу грязный носовой платок, учащенно дышала как собачка, крутила головой в разные стороны, вдыхая разом все чудесные, соблазнительные запахи.
– Вы уже выглядите чуточку лучше, – улыбнулся Майкл. – Сам он все еще был бледный, но тоже повеселел. – Вы голодная?
– Я умираю с голода! – Она бросала голодные взгляды на рынок. – Может, мы остановимся и купим яблоко? У меня есть немного денег… – Она полезла за монетами в свой чулок, но Майкл остановил ее:
– Нет, дома полно еды. Меня ждут на этой неделе, так что там все будет.
Она с тоской посмотрела на рынок, потом послушно повернула голову туда, куда он показывал, и высунулась из окна кареты, разглядывая дом, к которому они подъезжали.
– Я таких больших домов в жизни не видела! – воскликнула она.
– Нет-нет, – засмеялся он. – В Лаллиброхе он больше.
– Ну… этот зато выше, – ответила она. Так и было – добрых четыре этажа и огромная крыша из сланца, с зелеными медными швами, в которую вставлено больше дюжины стеклянных окон, и…
Она все еще пыталась сосчитать окна, когда Майкл помог ей выйти из кареты и предложил руку, чтобы вести ее к двери. Она глазела на большие тисовые деревья в бронзовых кадках и думала, сколько же сил надо потратить, чтобы содержать их в чистоте, когда почувствовала, что его рука внезапно застыла и стала словно деревянная.
