– И она благополучно родила сына?
– Угу. А еще дочку. – Джоан улыбнулась, вспомнив радость на лице Энни.
Майкл покосился на сестру Евстасию, которая прощалась с родителями новенькой. Девушка побледнела, по ее щекам лились слезы, она вцепилась в рукав сестры Евстасии, словно в этом было ее спасение.
– Понятно, – медленно сказал он и снова посмотрел на Джоан. – Так вот почему – значит, это голоса велели вам уйти в монастырь?
Она заморгала, удивленная тем, что он вроде принял все сказанное, но еще больше его вопросом.
– Ну… нет. Они никогда не говорили. Я думаю, что они должны были бы сказать, правда?
Он улыбнулся.
– Может, да. – Он кашлянул и посмотрел на нее с какой-то робостью. – Не мое это дело, но что заставило вас уйти в монастырь?
Она колебалась, но потом решила – почему бы и нет? Ведь она уже сказала ему самое неприятное.
– Из-за голосов. Я подумала – может, я не буду слышать их здесь. Или… если все-таки буду, может, кто-нибудь – может, священник – объяснит, что это такое и что мне делать с этим.
Сестра Евстасия успокаивала новенькую девушку: она встала на одно колено и приблизила свое большое и доброе лицо к ее лицу. Майкл посмотрел на них, снова на Джоан и поднял брови.
– Как я догадываюсь, вы еще никому об этом не говорили, – сказал он. – Я правильно понял, что вы поделились со мной первым?
У нее дернулись губы.
– Пожалуй. – В его темных глазах было какое-то тепло, словно они брали его от жара огненных волос. Она опустила глаза, ее руки теребили край вуали. – Но дело не только в этом.
Он издал горлом звук, говоривший – «ладно, давай дальше». Почему французы так не делают? Ведь это гораздо проще. Но она отбросила эту мысль, ведь она решила рассказать ему все, значит, надо это сделать.
– Я сказала вам, потому что тот человек… – сообщила она. – Граф…
Он прищурился и пристально посмотрел на нее:
– Граф Сен-Жермен?
– Ну, я же не знаю его имени, ведь правда? – огрызнулась она. – Но когда я увидела его, один из голосов заговорил и приказал мне: «Скажи ему, чтобы он не делал этого. Скажи ему, что он не должен этого делать».
– Правда?
– Угу, и голос упорно настаивал. Вообще-то они всегда настаивают. Это не просто мнение, мол, хочешь – делай, хочешь – нет. Но этот очень настаивал. – Она развела руками, не в силах объяснить ощущение ужаса и настойчивости.
– И потом… ваш друг. Месье Пепен. В тот первый раз, когда я увидела его, один из голосов велел: «Скажи ему, чтобы он не делал этого».
Густые, рыжие брови Майкла сдвинулись на переносице.
– Вы думаете, они не должны делать одну и ту же вещь? – удивился он.
– Ну, я не знаю, правда, – ответила она. – Голоса не сказали. Но я видела, что тот мужчина на судне скоро умрет, и ничего не сказала, потому что не придумала, что сказать. А потом он и правда умер, но, может, не умер бы, если бы я сказала… так что я – ну, я подумала, что лучше рассказать кому-нибудь.
Он подумал немного, потом неуверенно кивнул:
– Угу. Ладно. Я… ну, честно говоря, я тоже не знаю, что делать с этим. Но я поговорю с ними обоими, я уже решил. Так что, может, что-нибудь пойму. Вы хотите, чтобы я сказал им: «Не делайте этого»?
Она поморщилась и взглянула на сестру Евстасию. Времени оставалось мало.
– Я уже сказала графу. Просто… может быть… Если вы думаете, что это может помочь… И вот еще… – Ее рука нырнула под передник, и она быстро отдала Майклу листок бумаги. – Нам позволено писать нашим семьям два раза в год, – пояснила она, понизив голос. – Но мне хочется, чтобы мама знала, что у меня все хорошо. Сделайте так, чтобы она его получила, пожалуйста! И… и, может, добавьте ей от себя, что я здорова – и счастлива. Передайте ей, что я счастлива, – повторила она уже более решительно.
Сестра Евстасия теперь стояла возле двери, было видно, что она вот-вот подойдет к ним и скажет, что Майклу пора уходить.
– Я передам, – пообещал он. Ему нельзя было прикасаться к ней, он это знал, поэтому вместо этого он низко поклонился сестре Евстасии, которая с доброжелательным видом шла к ним.
– Я стану приходить на мессу в храм по воскресеньям, ладно? – быстро сказал он. – Если у меня будет письмо от вашей мамы или если вам надо будет поговорить со мной, подадим друг другу знак глазами – и я что-нибудь придумаю.
Через двадцать четыре часа сестра Грегори, послушница в монастыре Ангелов, глядела на бок рослой коровы. Упомянутую корову звали Мирабо, и она была с норовом; вот и сейчас нервно хлестала хвостом.
– На этой неделе она ударила копытом трех из нас, – сообщила сестра Анна-Жозеф, с опаской глядя на корову. – А еще два раза разлила молоко. Сестра Жанна-Мари очень огорчилась.
– Ну, так нельзя это оставлять, правда? – пробормотала Джоан по-английски. – N’inquiétez-vous pas,
[44] – добавила она по-французски, надеясь, что хотя бы грамматика правильная. – Дайте, я займусь этим.
– Лучше вы, чем я, – сказала сестра Анна-Жозеф, перекрестившись, и исчезла, боясь, что сестра Джоан может передумать.
Неделя работы в коровнике должна была стать для нее наказанием за легкомысленное поведение на рынке, но Джоан лишь обрадовалась. Ничто так не укрепляло ей нервы, как общение с коровами.
Конечно, монастырские коровы были не такими, как рыжие, мохнатые, добрые буренки с Шотландского нагорья, но если разобраться, то корова есть корова, и даже эта французская негодяйка не откажется от угощения. Мирабо не проблема для Джоан Маккимми, которая много лет гоняла коров на пастбище и кормила их в хлеву сладким сеном и остатками от ужина.
Она задумчиво обошла Мирабо, глядя на постоянно жующие челюсти и длинную зеленовато-черную слюну, свисавшую с обвислых розовых губ. Кивнула, вышла из коровника и прошлась по аллее, срывая все, что могла найти. Мирабо, получив в подарок букет свежей травы, крошечные маргаритки и – деликатес из всех деликатесов – свежий щавель, выпучила глаза, открыла массивные челюсти и с наслаждением вдохнула сладкий запах. Беспокойный хвост перестал хлестать по бокам, и, не считая работающих челюстей, массивное создание превратилось в неподвижный камень.
Джоан удовлетворенно вздохнула, села и, прижавшись лбом к огромному боку коровы, взялась за дело. Ее мозг, освободившись, стал обдумывать тревоги этого дня.
Поговорил ли Майкл со своим другом Пепеном? Если да, передал ли он ему то, что сказала она, или просто спросил, знает ли он графа Сен-Жермена? Ведь если «скажи ему, чтобы он не делал этого» относилось к одной и той же вещи, тогда ясно, что эти два человека были знакомы друг с другом.
Она оторвалась от своих размышлений, когда Мирабо снова взмахнула хвостом. Джоан поскорее выдоила остатки молока из вымени и, схватив ведро, торопливо встала. И тут увидела, почему занервничала корова.
