– Merde, – вполголоса пробормотал Джейми. Мужчины и несколько женщин высыпали во двор и вместе с остальными весело глазели на зрелище, пока Матье деловито работал. Он отпустил волосы женщины, чтобы крепче держаться за ее бедра, и ее голова повисла, волосы закрыли лицо. С каждым толчком она крякала и хрипела под хохот и бранные слова зрителей.
Йен был шокирован тем, что вытворял Матье, но еще больше тем, что возбудился сам. Никогда прежде он не видел откровенного совокупления, разве что возню и хихиканье под одеялом, да изредка крошечные вспышки бледной плоти. Но тут… Он понимал, что ему следовало бы отвернуться. Но не мог.
Джейми набрал в грудь воздуха, но было непонятно, хотел ли он что-то сказать. Матье запрокинул свою большую башку и завыл по-волчьи, что вызвало новый приступ зрительского веселья. Тут его лицо исказилось от конвульсии, щербатые зубы оскалились в усмешке, он захрипел как боров, когда его укладывают ударом по голове, и рухнул на проститутку.
Женщина с громкими проклятьями выползла из-под его тяжелой туши. Теперь Йен понимал, что она говорила, и был бы шокирован, если бы у него еще оставалась способность испытывать шок. Она вскочила на ноги, очевидно, не пострадав, и пнула Матье по ребрам раз, другой, но, будучи босиком, не причинила ему вреда. Потом залезла в его кошель, привязанный на поясе, и схватила горсть монет, пнула его напоследок еще раз и потопала в дом, придерживая на горле разодранную сорочку. Матье валялся на земле со спущенными штанами, смеясь и хрипя.
Йен услышал, как судорожно сглотнул Джейми, и спохватился, что он до сих пор стоит, сжимая его руку. Его друг, казалось, даже не замечал этого. У Йена горело лицо; жар сползал вниз, на шею, до середины груди. Но и у Джейми лицо казалось красным не от света факелов.
– Давай… пойдем куда-нибудь еще, – предложил Йен.
– Мне хотелось… чтобы мы что-то сделали, – выпалил Джейми. Они не проронили ни слова с тех пор, как вышли из «Веселой курицы». Они прошли до самого конца улицы, свернули в какой-то переулок и в конце концов зашли в маленькую и довольно тихую таверну. Хуанито и Рауль играли там в кости с местными и едва удостоили взглядом молодых шотландцев.
– Не знаю, что мы могли сделать, – рассудительно сказал Йен. – Вообще-то, мы с тобой могли вместе навалиться на Матье и отделаться лишь небольшими увечьями. Но ты знаешь, что тогда началось бы месилово всех со всеми. – Он искоса посмотрел на Джейми, явно колеблясь, а потом снова уставился в свою кружку. – И… ведь она была проституткой. Я имею в виду, что она не…
– Я понял тебя, – перебил его Джейми. – Угу, ты прав. И она ведь пошла с Матье сама. Бог весть, что он такого вытворил, что она разозлилась на него, но тут мы много чего можем предположить. Я бы хотел – а, да хрен с ним. Давай съедим что-нибудь?
Йен помотал головой. Разносчица принесла им кувшин вина, взглянула на них и решила, что они не стоят внимания. Вино было терпким, смолистым, вязало рот, но не водянистым и приличным на вкус. Джейми пил помногу и чаще, чем делал это обычно; ему было нехорошо, кожа зудела и покалывала, и он хотел поскорее избавиться от этого ощущения.
Там было несколько женщин, совсем немного. Джейми пришел к выводу, что проституция, пожалуй, не такой доходный бизнес, судя по виду этих несчастных созданий, изможденных и часто беззубых. Может, их так быстро старит то, чем им приходится заниматься… Он оторвался от своих раздумий и, обнаружив, что кувшин опустел, махнул рукой разносчице, чтобы она принесла новый.
Хуанито издал радостный вопль и что-то сказал на ладино. Взглянув в его сторону, Джейми увидел, что одна из проституток, до этого державшаяся в тени, устремилась к Хуанито, который собирал свой выигрыш, и чмокнула его, поздравляя. Джейми легонько фыркнул, пытаясь прогнать из ноздрей ее запах: она прошла мимо него и ему в ноздри ударила вонь немытого, потного тела и дохлой рыбы. Александр рассказывал ему, что такой запах издает немытая промежность, и Джейми этому поверил.
Он снова взялся за вино. Йен пил с ним вровень, кружку за кружкой, и, вероятно, по той же причине. Обычно его друг не отличался раздражительностью или обидчивостью, но, если его что-то выводило из себя, он нередко оставался таким до следующего утра – добрый сон убирал его плохое настроение, но до этого его лучше всего было не трогать.
Он покосился на Йена. Он не мог сказать ему про Дженни. Он просто… не мог. Он не мог и думать о ней, оставшейся в Лаллиброхе в одиночестве… возможно, с ре…
– О господи, – еле слышно проговорил он. – Нет. Прошу тебя. Нет.
– Не возвращайся, – сказал ему в тот раз Мурта, и ясно, что он говорил всерьез. Нет, он вернулся бы – но через некоторое время. Какая пока от него помощь сестре? Вернись он сейчас, он приведет за собой Рэндолла и красные мундиры прямо к сестре, как мух к только что убитому оленю… Ужаснувшись, он поскорей прогнал из головы такое сравнение. Но на самом деле он просто умирал от стыда, когда думал про Дженни, и он старался не думать – и еще больше стыдился из-за того, что ему это чаще всего удавалось.
Йен не отрывал глаз от другой шлюхи. Она была старая, уже за тридцать, но опрятнее остальных, да и почти все зубы были у нее целы. Она тоже заигрывала с Хуанито и Раулем, и Джейми подумал с интересом, отвернется ли она от них, если узнает, что они евреи. Или для проститутки разборчивость – непозволительная роскошь?
Его коварное воображение тут же подсунуло ему такую картину: как его сестра была вынуждена пойти по этой кривой дорожке, чтобы не умереть с голоду, и не отказывать любому мужчине, который… Матерь Божия, что сделали бы с ней люди – арендаторы, слуги, – узнай они об этом? Разговоры… Он крепко зажмурился, прогоняя от себя это видение.
– Вон та не так уж плоха, – задумчиво проговорил Йен, и Джейми открыл глаза. Проститутка наклонилась над Хуанито и нарочно потерлась грудью о его бородавчатое ухо. – Если она не испытывает неприязни к еврею, то, может…
Кровь прилила к лицу Джейми.
– Если ты еще не забыл мою сестру, ты не станешь… не станешь пачкаться с первой попавшейся французской шлюхой!
Йен побледнел, но тут же в свою очередь залился краской.
– О… А если я скажу, что твоя сестра не стоит того?
Кулак Джейми врезался ему в глаз, и он полетел назад, перевернул лавку и ударился о соседний стол. Джейми почти не заметил этого, мучительная боль пронзила его руку от разбитых в кровь костяшек до локтя. Он раскачивался взад и вперед, зажав между коленями пылавшую огнем руку и бормоча ругательства на трех языках.
Йен сидел на полу согнувшись, прижав ладонь к глазу и прерывисто хватая ртом воздух. Его глаз уже заплывал, из него текли слезы по худой щеке. Он встал, медленно тряхнул головой и поставил лавку на место. Потом сел, взялся за кружку, сделал большой глоток и резко выдохнул, поставив кружку на место. Взял платок, который протянул ему Джейми, и промокнул им глаз.
– Прости, – выдавил из себя Джейми. Боль в его руке начала утихать, но боль и тоска в сердце остались.
