Бывшие красильщицы циферблатов, однако, с ними не согласились. Девятнадцатого января в кабинете доктора Барри состоялось собрание, на котором присутствовали как минимум Кэтрин Шааб, сестры Смит и Маргарита Карлоу. Девушки обсудили свои идентичные болезни со своим стоматологом, чье беспокойство все росло. «Мы поговорили про работу на радиевом заводе, – вспоминала Кэтрин. – Были разговоры о болезни, связанной с работой». Девушки согласились, «что это явно не могло быть совпадением».
И тем не менее… что они могли поделать? Кэтрин уже жаловалась в официальные инстанции, и из этого ровным счетом ничего не вышло. Хотя многое и указывало на то, что проблема связана с заводом, никто не знал наверняка, в чем именно причина. Кроме того, всем этим женщинам куда важнее было не найти причину, а вылечиться – ну или, по крайней мере, добиться хоть какого-то облегчения. Собственное здоровье беспокоило их в первую очередь. Хейзел Кузер теперь практически постоянно принимала болеутоляющие – боль была просто невыносимой. Маргарита Карлоу пришла к Барри в надежде, что он что-то сделает с ее челюстью, – однако ее ждало разочарование. «Я отказался оперировать эту девушку, – позже рассказал Барри, – так как мой предыдущий опыт [с Ирен Рудольф и Кэтрин Шааб] научил меня, что при попытке любого оперативного вмешательства проблема обостряется, и пациенткам становится значительно хуже, чем в момент обращения ко мне». Итак, как бы девушек ни мучали их больные зубы, он отказывался их удалять. Все, что он мог предложить перепуганным пациенткам, – это продолжать наблюдать за их состоянием.
Он просто не знал, что еще может сделать. Он попросил о помощи коллег, проконсультировался с высококвалифицированным врачом из Ньюарка, доктором Гаррисоном Мартландом. Когда же Мартланд осмотрел девушек, он тоже пришел в замешательство. «Осмотрев в кабинете нескольких девушек, – позже писал доктор Мартланд, – я потерял к этой теме всяческий интерес».
Девушки остались со своими проблемами один на один.
Чуть дальше вниз по улице в ортопедической больнице Оранджа у Грейс Фрайер дела складывались не намного лучше. Как и обещала своим родителям, она сходила на прием к доктору Роберту Хамфрису, чтобы он осмотрел ее больную спину и ноги. Хамфрис был главным врачом в больнице, «чрезвычайно уважаемым человеком». Родом из Канады, сорокалетний Хамфрис внимательно выслушал жалобы Грейс, а затем диагностировал у нее ограничение подвижности стопы и хронический артрит. Он наложил ей фиксирующую шину на несколько недель, однако с тревогой заметил, что особых улучшений не наступило.
Хамфрис лечил той весной и другую молодую девушку по имени Дженни Стокер. Он никак не связывал ее с Грейс Фрайер, которая работала в банке, однако Дженни расписывала циферблаты вплоть до 1922 года, и во время войны они трудились вместе с Грейс. У нее было «чрезвычайно специфическое заболевание колена», которое озадачивало Хамфриса с тех пор, как он взялся за ее случай.
Столь многие врачи по всему Нью-Джерси были приведены в замешательство в первый месяц 1924 года – однако они не делились между собой записями, так что каждый случай рассматривался по отдельности. Когда январь подходил к концу, Тео и Хейзел Кузер решили искать лечение где-нибудь еще. Нью-Джерси был совсем недалеко от Нью-Йорка, где работали многие из лучших врачей и стоматологов в мире. Двадцать пятого января Хейзел, отважно превозмогая свою боль, отправилась в Нью-Йорк на прием к доктору Теодору Блуму.
Блум был одним из первых в Америке челюстно-лицевых хирургов, влиятельным специалистом, первым начавшим применять рентген для диагностики в стоматологии. Его услуги стоили баснословных денег, однако Тео настоял, чтобы они все равно с ним встретились. Он рассуждал, что сможет заложить мебель, чтобы они расплатились по счетам. Если это облегчит страдания Хейзел, если доктор Блум сможет остановить разрушение ее рта, то оно того будет стоить.
Работая слесарем, Тео Кузер не был богачом, да и в его семье много денег не водилось: его отец, которого тоже звали Тео, служил почтальоном. Тео-старший поднакопил денег, чтобы на старости лет купить дом, однако он предложил сыну часть своих сбережений на лечение Хейзел. Тот с благодарностью их принял, и они пришли на прием в оговоренное время.
Блум был лысеющим мужчиной с аккуратно подстриженными усами, в очках и с высоким лбом. Представившись Хейзел и начав осмотр, он быстро осознал, что никогда в своей практике не видел подобной болезни. Лицо пациентки было раздуто от гнойников, однако больше всего озадачивало состояние ее челюсти: она казалась изъеденной. В ней буквально зияли дырки.
Доктор Блум глубоко задумался: что же могло послужить причиной этой проблемы?
Блум стоил запрашиваемых денег. Позже он попытается выяснить, из чего именно состоит светящаяся краска, однако у него ничего не выйдет. А пока он записал историю болезни Хейзел и расспросил про ее предыдущие места работы, после чего вынес предварительный диагноз: «отравление радиоактивным веществом». Он направил ее в больницу Flower Hospital в Нью-Йорке, чтобы там прооперировать ей челюсть. Эта операция станет первой, но не последней в жизни Хейзел.
Тем не менее, хотя Блум поставил диагноз и оказал незамедлительную специализированную помощь, он не дал той единственной вещи, о которой молил Тео: надежды. Ему только это и было нужно: знать, что есть свет в конце туннеля, что они преодолеют тьму и выберутся на дневной свет, чтобы жить своей жизнью.
Вместо этого Блум сказал, что «вероятность выздоровления минимальна». Жену Тео нельзя было спасти ни за какие деньги.
Мучения радиевых девушек не остались незамеченными местным населением. В тот же самый месяц один из жителей с развитым чувством гражданской ответственности написал в Департамент труда, высказав свое беспокойство по поводу завода в Орандже. На этот раз за дело взялся начальник Джона Роача, комиссар Эндрю Макбрид, учинив допрос санитарному инспектору Ленор Янг по поводу того, что ей удалось обнаружить предыдущим летом. Она извинилась за свою «беспечность», опросила заболевших девушек и в итоге рекомендовала вызвать санитарно-эпидемиологическую службу.
Тем не менее Макбрид не видел достаточных оснований для того, чтобы принять такие меры. Возможно, им двигали политические мотивы, так как Департамент труда поддерживал предпринимателей. По закону он не имел права остановить производственный процесс, даже если он был вредным. В результате заключили, что на заводе санитарные нормы не нарушаются, и перестали заниматься болезнями бывших красильщиц. Это решение было принято, несмотря на то, что все больше и больше женщин страдали от одинаковых симптомов.
