Власти отреагировали с куда большим рвением, чем в случае с красильщицами циферблатов. В декабре 1931 года ФТК официально запретила производство и распространение тоника; а Управление по контролю за продуктами и лекарствами США объявило лекарства на основе радия вне закона. Наконец, Американская медицинская ассоциация исключила применение радия внутрь из своего списка «новых и неофициальных лекарственных средств», где он оставался даже после того, как стало известно о смертях красильщиц циферблатов. Видимо, обеспеченные потребители в большей степени заслуживали защиты, чем девушки из рабочего класса; в конце концов, циферблаты по-прежнему расписывали светящейся краской, хотя на дворе был уже 1933 год.
Кэтрин читала статьи про Байерса с сочувствием к жертве, однако также ее переполняла радость от восторжествовавшей справедливости. Радий является ядом. Сами девушки в этом не сомневались, однако до истории с Байерсом общественное мнение склонялось в другую сторону. И действительно, так как четверо из знаменитых радиевых девушек были по-прежнему живы – почти пять лет спустя после их громкого дела, – пошли разговоры, что их иск был не более чем мошеннической схемой для получения денег от компании.
Но случай с Байерсом стал для компании настоящей катастрофой. USRC поставляла радий для производителей многих продуктов, что теперь оказались под запретом. Вся радиевая промышленность рухнула. Точно неизвестно, было ли это как-то связано с происходящими событиями, однако в августе 1932 года, так и не найдя покупателя на старый завод в Орандже, фирма сровняла его с землей. Последним снесенным зданием стала студия росписи циферблатов.
Уничтожение студии вызвало у женщин смешанные чувства. В каком-то смысле это ощущалось как радостно-горький триумф, только для них, чтобы стереть студию и все, что она сделала, из прошлого, было недостаточно просто залить все безликим асфальтом. Лежа в больничной кровати в феврале 1933 года, Кэтрин Шааб заставила себя посмотреть на то, что с ней сделал радий. Ее нога была в плачевном состоянии. Наконец, после глубоких раздумий, она решилась на ампутацию.
Это решение она приняла ради своего будущего. «Я намерена продолжить писать», – сказала она. Это можно делать, думала она, с ногой или без.
Но у Хамфриса были для нее плохие новости. «Об ампутации не может быть и речи», – сказал он. Состояние Кэтрин и ее ноги в последнее время ухудшилось и стало слишком тяжелым для проведения столь серьезной операции. Впоследствии здоровье Кэтрин покатилось дальше по наклонной. Восемнадцатого февраля 1933 года, в семь часов вечера, она умерла в возрасте тридцати лет.
За два дня до похорон ее горячо любимый отец Уильям, снедаемый горем, упал с лестницы у себя дома в Ньюарке. Его сразу же доставили в больницу, однако всего через неделю после смерти Кэтрин ее отец следом за ней отправился на тот свет. Его провожали в той же церкви, где и Кэтрин, и обоих похоронили на кладбище Холи-Сепалчр. Они оказались, в итоге, вместе, по завершении долгого пути Кэтрин – ее «приключения», как она сама говорила.
Кэтрин Шааб было всего четырнадцать, когда она начала работать на радиевую компанию в тот далекий февральский день. Она мечтала стать писателем и раскрыть свой потенциал – и она все-таки опубликовала свою работу; только вот ее судьба оказалась не совсем той, о которой она мечтала юной девушкой.
Выступив против компании, она стала знаменитым примером отстаивания своих прав.
Глава 40
Могло быть и хуже, думала Грейс Фрайер, могло быть намного хуже.
Совсем недавно, в июле 1933 года, Грейс оказалась прикована к кровати, не в состоянии с нее подняться. Вместе с тем, как она продолжала себе твердить, могло быть намного хуже. «Мне лучше, когда я дома, – бодро сказала она. – Полагаю, потому что дома мне нравится больше, чем где бы то ни было еще».
Подруга Грейс Эдна разделяла ее мнение по этому поводу. «Дома мне всегда становится лучше, – говорила она. – У меня бывают хорошие и плохие дни, однако мне проще их вынести, когда я дома».
С учетом всех обстоятельств дела у Эдны складывались очень хорошо. Несмотря на свои намертво скрещенные ноги, она по-прежнему могла перемещаться с помощью трости, навещать друзей и даже устраивать вечера игры в бридж. Она начала вязать крючком: этому занятию она могла предаваться часами, не покидая своего кресла. Хотя теперь радий добрался и до ее спины, она не падала духом и даже верила, что сможет прожить «еще порядочно лет». В ее оптимизме была большая заслуга Луиса. «Он так сильно мне помогал», – признавалась она.
Эдна говорила, что никогда не воспринимала свою болезнь как смертельную. «Какой от этого был бы толк?» – восклицала она. Она полагалась на волю судьбы.
Альбина Ларис тем временем была удивлена. Она ожидала умереть раньше всех остальных; однако прошло уже шесть лет, а она все продолжала жить. Кэтрин Шааб умерла, как и младшая сестра Альбины Кинта, – однако она по-прежнему была здесь. Это казалось ей странным.
Как и Эдну, Альбину начала беспокоить спина, так что теперь она носила стальной корсет, но еще могла ковылять мышиными шагами при помощи трости. Хотя ей было всего 37, волосы Альбины, как это прежде случилось и с Эдной, полностью поседели. Говорили, что она была менее жизнерадостной, чем Эдна, однако она и потеряла гораздо больше. Троих детей. Двух сестер. Ужасный, трагичный список.
Тем не менее, благодаря заботливому вниманию своего мужа Джеймса, она была в эти дни гораздо счастливее, чем прежде, когда она только и делала, что лежала в кровати, размышляя, как кончится ее недолгая жизнь. «Я знаю, они говорят, – смущенно сказала Альбина, – что надежды на излечение нет, – однако я стараюсь не терять надежды».
В сентябре 1933 года Грейс цеплялась за ту же надежду; но она, казалось, таяла с каждым прожитым днем. Хотя ее мать и держала ее дома, пока это было возможно, Грейс в итоге попала в больницу, где оказалась под присмотром доктора Хамфриса.
Он переживал, говорила она, по поводу растущей у нее в ноге саркомы.
«Мне осталось недолго, – однажды сказала Грейс. – Никому прежде не удавалось это пережить. Так что, разумеется, и мне тоже не удастся. Но к чему волноваться?»
«Не смерти боялась Грейс, – говорила ее мать. – Ее пугали страдания – вечные страдания – годы мучений. Она оставалась храброй до самого конца».
Конец ее страданиям настал 27 октября 1933 года. Она скончалась в восемь утра, в каком-то смысле в удачное время для врачей, только что вышедших на смену. Благодаря этому доктор Мартланд смог провести вскрытие, в последний раз внимательно осмотрев своего самого особенного пациента. Свидетельство о смерти Грейс гласило, что ее убила «радиевая саркома, отравление на производстве». Это было написано черным по белому: ее убила радиевая промышленность. Ее убила компания.
