Кэтрин была в настолько хорошем состоянии, что семнадцатого июля женщины решили собраться, чтобы отпраздновать свой успех; они «чудесно провели время», обсуждая свою невероятную победу. Остальные девушки вовсю планировали собственные иски. Благодаря триумфальной победе Кэтрин в суде они тоже теперь могли обратиться в ПКИ. Гроссман сказал, что немедленно займется делом Шарлотты. Остальные прошли медицинское обследование в Чикаго для официального подтверждения своих претензий; Перл начала наблюдаться у доктора Далича. «Лично я, – написала она ему, – думаю, что сам Бог послал вас в Оттаву ради дела Кэтрин Донохью».
Перл почувствовала незнакомое ощущение; с некоторым удивлением она поняла, что это было приятное ожидание будущего. «Я живу, – просто сказала она, – с надеждой жить».
Кэтрин чувствовала то же самое. Вместе с тем ее жизнь не наладилась. В пятницу, 22 июля, Том был настолько обеспокоен ее состоянием, что вызвал отца Гриффина для проведения последнего причастия. Кэтрин, безжизненно лежа в своей кровати, «с надеждой» спросила своего мужа: «Неужели все так плохо?»
Хотя Том и не смог ответить, на самом деле все было не так уж плохо. Кэтрин продолжала жить, день за днем – казалось, судебное решение поддерживало ее. Оно подарило ей еще один час, еще один рассвет; еще один день, когда она могла поприветствовать утром Тома, поцеловать Мэри Джейн перед сном, увидеть еще один акварельный рисунок Томми. Кэтрин жила.
А затем, 26 июля, компания Radium Dial пошла в обход ПКИ и подала апелляцию в окружной суд. Они утверждали, что комиссия должным образом не рассмотрела «юридическую позицию компании».
Это стало шоком: ложкой дегтя в бочке надежды, которую так питала Кэтрин. Это был удар исподтишка, от которого Кэтрин попросту не могла оправиться. «Она держалась, – сказал Гроссман, – за хрупкую соломинку жизни, пока могла, однако вчерашняя попытка лишить ее того, что полагалось ей по закону, стала для нее последней каплей. Ей пришлось ее отпустить».
Кэтрин Вольф Донохью умерла в 2.52 утра в среду, 27 июля 1938 года, на следующий день после новой апелляции, поданной Radium Dial. Она скончалась у себя дома на Ист-Супериор-стрит; Том с детьми были рядом. Она оставалась в сознании до последнего, а затем попросту ушла. «Те, кто был с ней до самого конца, сошлись на том, что она умерла в умиротворении». Кэтрин весила менее двадцати семи килограммов.
В соответствии с традицией, семья оставила ее тело дома. Они помыли ее и одели в симпатичное розовое платье, просунув между неподвижными пальцами дорогие ей четки. Ее хоронили в сером гробу, выстланном шелком цвета слоновой кости и накрытом вуалью. Лежа в нем, она и правда выглядела умиротворенной. Гроб был окружен венками и высокими свечами, освещающими темноту в ее последние несколько ночей, проведенных в том месте, которое она называла своим домом.
Появились и соседи. Некоторые избегали ее прежде, но теперь пришли помочь. Весь день напролет Элеонор, их домработница, принимала предложения о помощи и коробки с едой. «Все были крайне добры», – сказала она, возможно, немного натянуто. От такой доброты было бы больше толку, когда Кэтрин еще жила.
Подруги Кэтрин тоже пришли. Они принесли цветы, они принесли свою любовь и скорбь. Перл облачилась в тот же наряд, в котором она была, когда они с Кэтрин ездили в Чикаго в тот затянувшийся летний день, когда они убедили Гроссмана взяться за их дело; возможно, она выбрала его в качестве символа более радостных времен. Тем не менее платье не помогло. Склонив колени перед гробом своей подруги, чтобы помолиться за нее, Перл была «чуть ли не в истерике» от понесенной утраты.
Том держался на удивление стойко, хотя его голова была опущена, а щеки ввалились. Присутствовавшие заметили, что его дух казался «сломленным», однако он должен был продолжать жить ради детей. В дань памяти Кэтрин он надел черный костюм с галстуком, но его туфли были обшарпанными и не начищенными: возможно, раньше за такими мелочами следила его жена. Вместе с Элеонор он подготовил детей к предстоящему дню, повязав ленточку на голову Мэри Джейн и пригладив волосы Томми (это не помогло; они продолжали местами торчать). Том уделял детям максимум внимания, позволив Мэри Джейн поиграть с непривычным пиджаком на плечах своего отца; обняв Томми, когда тот обхватил шею своего отца рукой.
Дети стояли у гроба своей матери, однако не сознавали, что происходит. Они разговаривали с ней и пытались понять, почему она им не отвечает.
«Почему мамочка не говорит?» – наивно спросила Мэри Джейн.
Том не мог, просто не мог ей ответить. Он пытался, однако его слова прервались накатившими слезами. Он молча увел детей.
В тот первый вечер без Кэтрин монахини из приходской школы церкви Святого Колумбы пришли за нее помолиться. Они читали свои молитвы, оплакивая ее и провожая ее душу в последний путь. Они были все еще там, когда дети впервые без своей матери преклонили колени, чтобы помолиться перед сном.
Мэри Джейн, трехлетняя девочка, прочитала свою «высоким писклявым голосом», который разносился по всему дому. Пока ее мама лежала внизу – возможно, ее детскому разуму казалось, что она просто спит, – Мэри Джейн молилась, как ее этому учили.
«Да хранит Господь мамочку и папочку».
Вечером перед похоронами Кэтрин, в соответствии с законом Иллинойса для случаев отравления, было проведено дознание по поводу смерти. Том вместе с подругами Кэтрин присутствовал на заседании; Гроссман тоже. Он объявил ее смерть «хладнокровным, расчетливым убийством ради денег».
Каким бы громким ни было заявление Гроссмана, наибольшее впечатление произвели показания Тома из-за его неприкрытых эмоций; дознание проводилось на следующий день после того, как Кэтрин не стало.
Тома описали как «измученного невысокого мужчину с седыми волосами, потрясенного горем», – но, несмотря ни на что, он должен был дать свои показания. «Он говорил с большим трудом и потерял дар речи, описывая смерть своей жены, – сказал один из свидетелей. – Ему было тяжело дышать, и на последующие вопросы он отвечал кратко. Он покинул свидетельскую трибуну в слезах».
Коллегия присяжных из шести человек сохраняла молчание на протяжении всего заседания – следом за Томом показания давали доктор Данн и доктор Лоффлер. Коронер объяснил присяжным, что они должны «лишь установить причину смерти, а не определить виновного в кончине миссис Донохью».
Тем не менее они все равно это сделали. «Мы, присяжные, считаем, что [Кэтрин Донохью] скончалась от отравления радием, который был поглощен ее организмом во время работы на промышленном заводе в Оттаве». По предложению Гроссмана в официальный вердикт было добавлено название компании Radium Dial.
