– Нет, не отправят. Для нее худшее уже позади. Теперь лишь Бог ей судья.
Иоганн так и застыл. Он едва мог говорить, каждое слово вырывалось из груди свинцовым комом.
– Бог ей… судья? Что… это значит?
– Так трудно догадаться? Она повесилась, Фауст! Сегодня ночью, в своей камере. Я слышал, как стражники сняли ее и мертвое тело свалилось на солому. Я видел из окна, как ее вынесли. Наверное, твою монашку уже запихнули в бочку и пустили по Неккару, как поступают со всеми самоубийцами.
Мир вдруг перестал вращаться, вселенная замерла. Серый туман росой оседал на лице Иоганна, но слез не было. Он не мог ни шевельнуться, ни вымолвить хотя бы слово.
Действительность была подобна туману, что стелился вокруг.
– Она мертва, Фауст, – продолжал Валентин. – Ты слышишь? И все из-за тебя! Ты убил ее своей алчностью, своим высокомерием и своей ложью! – Склонив голову набок, он рассматривал Иоганна, словно в последний раз изучал своего бывшего друга. – Кстати, ночью твоя Маргарита призналась, что она ведьма. Я сам слышал. Она говорила, что темный дух теперь явится за ней. Темный дух… – Валентин говорил теперь совсем тихо. – Так ты и есть тот темный дух, Фауст?
Повозка неожиданно пришла в движение. Она прошла через открытые ворота и покатила к мосту. Лицо Валентина стало уменьшаться.
– Скажи, Фауст, ты и есть темный дух? – крикнул ему Валентин. – Скажи, это ты?
– Заткнись! – закричал Иоганн. – Закрой свой проклятый рот!
К нему вернулась способность двигаться. Вне себя от злости и горя юноша бросился за повозкой, которая катила по мосту. Ему хотелось разбить Валентину лицо, перемолоть его как жерновом, бить до тех пор, пока он не замолчит. Только теперь Иоганн заметил, что нож Тонио по-прежнему с ним. Он и не заметил, как сунул его в карман, когда убежал из пещеры. Ему хотелось уничтожить Валентина, себя самого и весь мир.
– Это ты темный дух, Фауст? – вновь прокричал Валентин.
– Заткни свой поганый рот!
Иоганн оказался на середине моста; под ним нес свои воды Неккар. Он был в таком бешенстве, что и не заметил, как за ним бросились со стороны ворот два стражника. Повозка остановилась, и оттуда на Иоганна двинулись еще двое солдат с алебардами.
– Это он! – выкрикнул один из них.
Только теперь юноша заметил, что это был один из тех стражников, что застигли их с Маргаритой в пещере.
– Чертов студент, что околдовал монахиню и зарезал Кольшрайбера! Это он!
С обеих сторон к Иоганну приближались стражники. Он стоял посередине моста, с ножом в руке, и слышал, как смеется Валентин. Это был смех, исполненный скорби и отчаяния, смех его единственного настоящего друга. Иоганн потерял все. И друга, и Маргариту. Все, ради чего ему стоило жить.
Ты и есть тот темный дух?..
Иоганн забрался на перила моста, убрал нож в карман, затем поднял руки к свинцовому небу и закрыл глаза. И когда стражники уже изготовились схватить его – прыгнул.
Маргарита, я иду!
Воды Неккара поглотили его, но Господь не знал милости. Он заставил Иоганна всплыть и, захлебываясь, ухватиться за проплывающее мимо бревно. Течение медленно несло его навстречу лесу, темнеющему в западной стороне Оденвальда. Последнее, что слышал Иоганн, удаляясь от Гейдельберга, это истерический смех Валентина.
И сложно было сказать, не смеялся ли это Тонио дель Моравиа. Или синьор Барбарезе. А может, это Жиль де Ре насмехался над ним с того света. Все они смеялись над ним.
Homo Deus est…
Сделка по-прежнему оставалась в силе.
Акт пятый. Пробуждение зверя
19
Варнхейм в Хегау, октябрь 1510 года, тринадцать лет спустя…
Человек, объятый пламенем, вопил посреди рыночной площади.
Он был привязан к столбу толстыми канатами, стражники сложили хворост до самых его колен, и вокруг плясали, трещали языки пламени. Приговоренный молил о пощаде – или хотя бы о быстрой смерти.
Зрители в большинстве своем молча наблюдали за жутким представлением, но нашлись и такие, которые смеялись и потешались над несчастным. С сотню человек собрались на рыночной площади, клочке земли, покрытом навозом и грязью и окруженном покосившимися домами и ветхой церковью. Бо́льшую часть толпы составляли крестьяне в простых одеждах и башмаках, вооруженные копьями, вилами и дубинками. Но были среди них и женщины с детьми. Все завороженно смотрели, как человек выл от страха и боли. Его одежда, волосы и кожа начинали понемногу тлеть; в воздухе появился слабый, чуть приторный запах жженой плоти. Этот запах напоминал Иоганну густой суп, которым он подкреплялся еще накануне в трактире, – свинины, тушенной с горохом и салом.
В надвинутой на лицо шляпе и грязном плаще, он стоял в первых рядах и внимательно смотрел на пламя. Синие, желтые и багряные языки лизали хворост, предварительно политый маслом. Огонь подобрался к бедрам приговоренного, но Иоганн видел, что и кожа на лице начала пузыриться. Подавшись вперед, он присмотрелся. При этом правая рука его покоилась на маленькой тележке с коробом. Иоганну стоило немалых трудов протолкаться с ним сквозь толпу. Эти пузыри представляли собой занятный феномен. Иоганн полагал, что жар волнами поднимался по телу и усиливался вверху. Иоганн читал о чем-то подобном у Архимеда, еще в Гейдельбергском университете, в прошлой жизни. Или это был Пифагор?
Между тем пламя перекинулось на волосы несчастного. Его вопли перешли в нечеловеческий визг. Еще пару минут назад это был приятной наружности юноша с мягкими, женственными глазами и длинными ресницами. Теперь от этой красоты мало что осталось. Его объятое огнем тело стало едва различимо в клубах густого, едкого дыма, который окутывал все вокруг.
Дым…
Привычным движением Иоганн снял заслонку в передней части короба. К сожалению, ждать пришлось слишком долго, пока дым станет достаточно густым. Может, ему и удалось бы спасти несчастного юношу от смерти. Но дым, созданный его обугленным телом, по крайней мере, поможет второму приговоренному.
Иоганн бросил взгляд на другую кучу хвороста и второго юношу, привязанного к столбу. Скованный ужасом, тот вынужден был смотреть, как разожгли первый костер и в каких муках погиб его предшественник.
– Пресвятая Дева Мария! – громко взмолился юноша, так что услышали в толпе. – Помоги мне!
Какой-то старый крестьянин рассмеялся и сплюнул в огонь, и плевок мгновенно испарился.
– И ты думаешь, святая Дева Мария поможет содомиту? – выкрикнул он. – Никто не поможет тебе, жополаз, даже Господь всемогущий.
«Господь не поможет, – подумал Иоганн. – Но кое-кто другой – да. Антихрист…»
Вопли первой жертвы тем временем смолкли, и в зловонном дыме чернело обезображенное, еще тлеющее тело. Рот был раскрыт в последнем предсмертном крике. Кто-то из крестьян с зажженным факелом шагнул ко второй куче.
