Внешне Иоганн был невозмутим, но слова Вагнера смутили его куда сильнее, чем он хотел выказать. Ему тоже в какой-то миг показалось, что за окном кто-то стоял в снежных вихрях.
Человек в черном.
И ты, конечно, решил, что это дьявол…
Краем глаза Иоганн еще раз посмотрел в окно. Снаружи бушевала вьюга, и ветер завывал, как брошенное дитя.
Но там никого не было – лишь темная, непроглядная ночь.
* * *
Иоганна все не покидало ощущение, что за ним наблюдают. За последнее время оно даже усилилось. Теперь, когда Фауст шел в университет читать лекцию, он постоянно оглядывался и не расставался с кинжалом. Порой чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд – и тогда начинал вдруг запинаться, оглядывал студентов, но видел лишь незнакомые и растерянные лица. В конце концов Иоганн сам себя одергивал. Должно быть, это зимнее уныние так его растревожило и издергало. Его и раньше преследовало это гадливое чувство, оно тянулось за ним, как скверный запах, и Иоганн объяснял его своими страхами. Однажды это чувство пропало на несколько месяцев, а затем появилось вновь. Но никогда оно не бывало таким острым, как теперь.
Однако не только это разбередило Фаусту душу. Своим вопросом Вагнер уязвил его в самое больное место.
Почему вы это делаете?
Иоганн удостоил Вагнера ответом, но, в сущности, он и сам не знал, почему вел такую жизнь. Потому, что не знал другой? Или потому, что бежал от чего-то, или чего-то ждал? Иоганн не знал, что бы это могло быть. Но черный силуэт за окном что-то пробудил в нем. Что-то зашевелилось внутри, пришло в движение, только Иоганн пока не мог до конца этого уловить.
Чтобы как-то отвлечься, он стал чаще выходить с Сатаной из города, гуляя по речным долинам Геры. Иногда его сопровождал Вагнер и вовлекал его в беседы по медицине. Как выяснилось, он все-таки чему-то научился в Лейпциге. Юноша был умнее, чем Иоганн предполагал изначально, и своим остроумием в чем-то напоминал ему Валентина.
– На лекциях нам постоянно талдычили про Галена, – жаловался Вагнер. – Как будто с античных времен в медицине ничего не изменилось!
– А разве что-то изменилось? – спросил с улыбкой Иоганн.
Ему вспомнились их разговоры с Конрадом Цельтисом в Гейдельберге. Фаусту тогда тоже хотелось перевернуть весь мир, как вот теперь хотелось юному Вагнеру.
– Я видел анатомические зарисовки Мондино де Луцци, – мечтательно произнес Вагнер. – Вот бы и мне научиться так рисовать! Не обязательно человеческие внутренности, но его манера…
– Мне достаточно твоих рисунков для латерны магики, – резко оборвал его Иоганн. – По крайней мере сейчас. – Он окинул ассистента суровым взглядом. – И держись подальше от здешних студентов! Я только вчера заметил, как ты алчно глазел на одного из них. За содомию, как тебе известно, полагается смерть на костре. И Эрфурт – не исключение.
Вагнер потупил взор.
– Я знаю, что это грех, и молюсь каждую ночь.
– На костре молитвы тебе не помогут. Разве что мешочек пороха, привязанный к шее, чтобы не мучиться…
Иоганн свистнул, подзывая Сатану. Когда собака примчалась, свесив язык, Вагнер хотел ее погладить. Но едва он протянул к ней руку, она грозно зарычала.
– Боюсь, я ему не по нраву. – Студент вздохнул. – Наверное, он ревнует.
– Она, – поправил Иоганн и погладил Сатану по спине. – Это она.
Юноша уставился сначала на Иоганна, затем на собаку.
– Она? Вы шутите!
Иоганн кивнул.
– Можешь сам поглядеть. Хотя сомневаюсь, что она позволит, – он пожал плечами. – Увы, Сатана так и не смогла ощениться. Я надеялся, что она оставит мне щенят, но теперь она уже стара.
– Она! – Вагнер рассмеялся и покачал головой. – Ну, а почему бы и нет… Я всегда подозревал, что дьявол носит женское обличие.
* * *
Так проходили недели, и в марте, когда началась капель, они снова двинулись путь, на север.
За последние годы имперские тракты постоянно обновляли: делали насыпи, наводили мосты, вырубали леса. Кайзер поучил братьям Жането и Франческо де Тассо из старинного ломбардского рода усовершенствовать почтовую службу в Германии. Теперь только между Шонгау и Венецией располагались два десятка почтовых станций, а чтобы добраться из Нидерландов до Инсбрука, конному курьеру требовалось всего шесть дней.
И в дождь, и в град повозку обгоняли посыльные. Глядя на них, Иоганн вспоминал, как еще мальчишкой болтался в трактире «У льва», что в Книтлингене. Тогда-то все и началось. Неразговорчивые курьеры, незнакомые говоры и наречия и разодетые торговцы со всех концов света неизменно напоминали ему, что мир не оканчивался за ближайшими холмами. С тех пор Иоганн так ни разу и не побывал в родном городе. Что сталось с отчимом и сводными братьями, он не знал. А своего кровного отца никогда не видел. Да и не хотел видеть. Все это осталось в прошлом, и ему не хотелось ничего ворошить. Прежняя жизнь представлялась ему ящиком Пандоры: стоило его открыть, и воспоминания налетали, как полчища мошкары. Тогда в памяти оживали и Маргарита, и Валентин, и Арчибальд, и Мартин…
Детские тела над костром…
Перед внутренним взором вновь возник черный силуэт, увиденный в окно трактира. Казалось, это был вестник из прошлого. Словно кто-то постучал в окно и напомнил, что ему снова пора в путь. Вот только куда? Вагнер и не подозревал, насколько он близок к истине. Иоганн носился по кругу, как Сатана в поисках кости, которой не существовало…
Так они миновали Йену, Галле в Саксонии и Магдебург, продвигаясь вдоль широкого течения Эльбы. В некоторых городах Иоганну уже приходилось бывать, в других они появлялись впервые, однако всюду их принимали с восторгом. Но Фауст и не обращал внимания на публику и все высматривал черный силуэт. В последнее время он все чаще замечал его: из окна в трактире, в нише между домами, в тумане посреди полей… По ночам Иоганн запирал дверь на засов и до рассвета читал «Speculum» Альберта Великого и другие книги по астрономии. Долгие годы он искал ответ, но так и не смог понять, почему Тонио называл его избранным. Мама тоже говорила, что он родился под счастливой звездой, – так ей сказал бродячий схоласт, шпильман с запада.
Рожденный в день Пророка…
Что же хотел сказать этот артист? И для чего Тонио напоил его черным зельем в лесу под Нёрдлингеном? Какие планы он вынашивал?
Мир ляжет у твоих ног… у наших ног! Ты перевернешь его с ног на голову, если пожелаешь. Homo Deus est!
Иоганн смотрел на раскисшую дорогу, что тянулась вдоль берега, и размышлял, куда же приведут его эти странствия. Быть может, путь его лежит к звездам? Может, там, на небесах, есть что-то такое, чего он не видел? Фауст прочел сотни книг, в каждом университете переворошил кучи пергаментов, но ответа так и не нашел.
