– Морозник, – говорил он, указывая на желтый с белыми лепестками цветок. – Из него получают сильный яд, от которого погибали кайзеры и короли. Он приносит облегчение при помешательствах, но только в малых дозах! Если будешь рвать цветки морозника, после тщательно мой руки. Ты прожил еще не так долго, чтобы жалеть об ошибках.
Бывало, наставник показывал на столб дыма, что поднимался над костром углежога.
– Если растереть уголь черемухи и смешать с серой и селитрой, получится порошок, с помощью которого разрушили стены Константинополя. Я своими глазами видел!
Иоганн слушал наставника, и у него было ощущение, что учится он несравнимо быстрее, чем прежде, в школе Книтлингена. Мысли и идеи струились из него, словно Тонио пробудил в нем некий источник, и теперь он бил фонтаном.
Еще через два дня на горизонте показалась цепь холмов, которая гигантским кольцом окружала путников. Казалось, какой-то великан в незапамятные времена бросил камень в древний океан. И вновь Иоганн восхитился совершенством природы, ее симметрией, словно она вышла из-под рук часовщика. Юноша думал о снежинках, этих идеальных кристаллах, что таяли на ладони, о крыльях бабочек, о цветах, чьи бутоны так плавно тянулись за солнцем. Когда он поделился своими мыслями с Тонио, тот рассмеялся.
– Господь в роли часовщика… Смотри, в церкви такое не ляпни! Святые отцы теперь всюду чуют ересь. Но мне нравится сравнение, оно придает Богу человеческие черты, тебе не кажется? Homo Deus est!
Наконец они добрались до большого города, окруженного высокой стеной. Наставник сказал, что это и есть Нёрдлинген, где он так надеялся повстречать своего друга. На улицах города царило оживление. Путники прибыли как раз в день скотного рынка. Всюду визжали свиньи; гуси с перевязанными крыльями гоготали в своих клетках; теленок, которого вели на бойню, выпучил на Иоганна глаза. В центре города стояла великолепная церковь, возведенная совсем недавно, – не успели даже разобрать строительные леса. Глядя на ее башни, все приезжие должные были понимать, что Нёрдлинген во всем равняется на Аугсбург.
– Тебе стоило бы побывать здесь в Троицын день, – сказал Тонио, направляя повозку по тесным улицам. – Вот тогда народу здесь столько, что забываешь даже про вонь.
Действительно, в воздухе стоял резкий запах крови и мочи. Должно быть, зловоние исходило от кожевенных мастерских, стоявших вдоль городского ручья. Старые и молодые кожевники полоскали в воде выделанные кожи и вешали в сараях на просушку.
Тонио направил мерина к постоялому двору недалеко от церкви. Строение насчитывало несколько этажей, и посередине имелась арка, которая вела во внутренний двор. Справа и слева находились харчевни, и широкая лестница вела на верхние этажи, где помещались комнаты для постояльцев. Дубовые доски и позолота придавали трактиру вид дворца.
– Трактир «Под золотым солнцем», – объявил Тонио. – Здесь останавливаются кайзеры. Его Величество король Максимилиан был здесь всего несколько лет назад. Я решил, что по случаю праздника мы можем позволить себе изысканное жилье.
– По случаю праздника? – переспросил Иоганн.
– Да, мы прибыли как раз вовремя, – ответил Тонио и потер руки. – Какая удача! Мой добрый друг еще не явился, зато другой мой старый знакомец уже здесь. Я выяснил это на рынке. И мне хотелось бы свидеться с ним напоследок.
– Кто это? – с любопытством спросил Иоганн.
– О, ты его тоже знаешь, – наставник улыбнулся. – Завтра утром состоится наше с ним свидание. Хоть и не очень долгое.
Так или иначе, Иоганну пришлось ждать до следующего утра. Изнуренный после долгого и утомительного путешествия и ночевок у дороги, юноша рано отправился в кровать. Лежа под пуховым одеялом, вдыхая аромат свеженастланной соломы, он чувствовал себя в раю. Иоганн спал как убитый и проснулся довольно поздно, под барабанную дробь и фанфары. Он выглянул в окно и увидел, что горожане плотным потоком стекаются к западным воротам.
Наставник дожидался его внизу.
– Быстрее съешь пару ложек каши и выпей пива, – велел он, указывая на кружку и тарелку на столе. – Надо занять хорошие места.
Иоганн по-прежнему недоумевал, что к чему. Он торопливо позавтракал и вслед за Тонио поспешил на улицу. Они примкнули к людскому потоку и прошли через городские ворота. К юго-западу от города, недалеко от ворот поднимался расчищенный холм, на котором высился скальный утес.
Люди смеялись и болтали, бродячие торговцы с корзинами проталкивались сквозь толпу, продавали орехи и паштеты. Дети кричали и бегали за барабанщиками. Все стремились к утесу на голой возвышенности. Около пяти шагов в высоту, он напоминал гигантский стол или алтарь, и на его верхушке была навалена куча хвороста. Из самой кучи торчал деревянный столб, к которому была прислонена лестница. Монахи в черных одеяниях покачивали кадильницами, и струйки сизого дыма, казалось, предвещали пламя, более серьезное.
Иоганн начал догадываться, какого представления ждали все эти люди.
– Ага, как вижу, все готово, – проговорил с улыбкой наставник и окинул взором холмы. – Не хватает только нашего друга.
Иоганн стоял вместе с наставником среди горожан и ждал. Поднялся шум, люди заголосили. Сквозь толпу проехала хлипкая телега, запряженная старым ослом. На телеге стоял палач в красной накидке и с повязкой на глазу. Рядом, как пьяный, покачивался связанный пленник. Несмотря на разбитое в кровь лицо и скрученные, как у сломанной куклы, руки, Иоганн тотчас узнал его.
Это был Фройденрайх фон Хоэнлоэ, молодой шпильман из «Черного орла».
– Его схватили два месяца тому назад, здесь же, – объяснял Тонио и хлопал в ладоши в унисон со всеми. Кто-то из барабанщиков гулкими ударами задавал ритм. – После его появления будто бы родился двухголовый теленок и град уничтожил посевы вокруг Нёрдлингена. По мне, так несчастный, наверное, просто не заплатил за выпивку или не сумел удовлетворить жирную хозяйку трактира. Здешний народ легко вывести из себя. Старина Фройденрайх, видно, упрямился во время пытки, потому-то с казнью так затянули.
Палач стащил дрожащего артиста с телеги. Оставшиеся несколько шагов его подручным пришлось тащить беднягу, потому как самостоятельно идти он не мог – должно быть, ему переломали ноги. А руки были вывернуты под неестественным углом.
Тонио вполголоса запел песенку, ту самую, которую Фройденрайх распевал тогда в трактире.
Ах, злюка зима, ты мне не страшна, я сижу у печи с кувшином вина. Ты вой за окном, тебя мне не жаль. Я пью и пою, ты мне не мешай…
Сбоку от утеса стояла наскоро сколоченная лестница. Подручные палача втащили Фройденрайха на кучу хвороста и привязали к столбу, после чего поднесли к сучьям зажженный факел. Дерево было сухое, и пламя жадно пожирало хворост. Скоро кучу заволокло белым дымом.
«Как гигантская кадильница», – подумал Иоганн.
Люди застыли в напряженном ожидании, даже дети притихли. Потом сквозь дым прорезался вопль, дикий и пронзительный. Иоганн невольно вспомнил, как красиво пел в свое время этот человек. И на память ему пришли слова, произнесенные наставником в трактире: «Не сыскать ему счастья в этих суровых краях, о нет!»
