Несмотря на жар от костра, Иоганна пробрала дрожь. Великому Тонио дель Моравиа отказали в зимней квартире, и он жестоко отомстил. Сначала сгорел дотла трактир, теперь горел повинный во всем артист.
Вопль Фройденрайха перешел в нечеловеческий визг, а потом внезапно оборвался. Над кострищем поднимался столб черного дыма, Иоганн почуял запах горелого мяса – пахло и вправду как жареной свининой. Ему стало дурно.
– Ты вой за окном, тебя мне не жаль… – снова пропел Тонио и похлопал, как после удачного представления.
Казнь состоялась. Некоторое время люди еще смотрели на костер, пока куча хвороста с треском не развалилась, после чего направились обратно в город. Иоганн еще стоял в оцепенении. Только когда наставник хлопнул его по плечу, он пришел в себя.
– Люблю огонь, – заявил астролог бодрым голосом. – Хотя он напоминает мне о тяжелых временах. Однажды во Франции я смотрел, как горит одна девица, с которой мы были очень близки, как брат с сестрой. Тогда-то все и началось… – Он отвернулся от тлеющей кучи и пошел прочь. – Идем. Надеюсь, наш гость уже прибыл.
* * *
Загадочный гость явился лишь к вечеру, когда наставник уже начал терять терпение. Они сидели за дальним столом в трактире «Под золотым солнцем». Иоганн склонился над книгой, в то время как Тонио пил дорогое рейнское вино – он выпил уже немало, но выглядел при этом совершенно трезвым. Правда, Иоганн заметил, что наставник заметно побледнел с тех пор, как они покинули башню.
Человек, вошедший в трактир, оказался необъятно широк и был одет во все черное – в длинный плащ и широкополую шляпу, как у Тонио. Когда он переступил порог, ему пришлось пригнуть голову, так он был высок. В руках незнакомец держал посох, как у пастухов. В его огромной ладони посох этот выглядел тонким прутиком. Он приблизился, улыбаясь, но улыбка его казалась неестественной, словно нарисованной на рябом, заросшем бородой лице.
– Mon Baron
[14], для меня честь снова видеть вас после долгой разлуки, – приветствовал он Тонио с низким поклоном.
Как и наставник, гость разговаривал с французским акцентом, только более выраженным.
– Брось, Пуату, – вскинулся Тонио. – Только не при юноше.
Толстяк перевел взгляд на Иоганна, и тот внезапно почувствовал себя голым.
– Так это он? А с виду такой невзрачный, бледный, как книжный червь…
– Я тоже, как ты изволил выразиться, книжный червь. Когда ты наконец усвоишь, Пуату, что наружность ничего не значит? Совсем наоборот! Ты большой и сильный, да только думать не способен ни о чем, кроме еды.
– Что правда, то правда, милорд, сейчас на уме у меня хороший ужин, – гигант осклабился. – Я так голоден, что собственную кобылу готов сожрать. Я скакал два дня и ночь, чтобы известить о вашем прибытии и наконец встретить вас здесь. У меня много новостей.
– Parle français
[15], – распорядился Тонио и знаком велел трактирщику принести новый кувшин вина.
Далее они переговаривались по-французски. Иоганн сидел чуть поодаль и делал вид, что читает книгу. Но в действительности он украдкой поглядывал на наставника и его гостя. Почему этот Пуату назвал Тонио бароном? Может, наставник происходил из французского дворянства? Этим можно было объяснить и подобострастное поведение толстяка. Иоганну не понравилось, как они говорили о нем, словно о ценной вещице. Что же они замышляли на его счет?
Иоганн прислушивался к столь чуждой для него речи и пытался разобрать отдельные слова. То и дело звучали смутно знакомые diable и réunion
[16], но некоторые фразы произносились отрывисто и гортанно, точно приказы. Иоганн уловил слова garache, béliche, bête bigourne, но значение их оставалось для него загадкой, и он погрузился в раздумья.
Утром, после той жуткой казни, они с Тонио вернулись в трактир. Иоганн сделал вид, что хочет позаниматься, но сам воспользовался этим временем, чтобы подумать о наставнике. Юноша многим был ему обязан: столько нового он узнал от него, и это была лишь малая часть тех знаний, которые Тонио мог ему дать.
С другой стороны, страх перед этим человеком день ото дня становился все крепче. Иоганн вспоминал, с каким наслаждением Тонио наблюдал за казнью, и всякий раз юношу передергивало. Но что хуже всего, он подспудно догадывался, что наставник каким-то непостижимым образом подстроил эту казнь – как и пожар в трактире «У черного орла». Однако неужели такое возможно? Иоганну вспомнились три уголька, которые Тонио положил у ворот трактира, и начертанная кровью пентаграмма в башне. Значит, существовали знаки и заклятия, с помощью которых можно было вызвать огонь и молнию, а то и вовсе кого-то убить? Или это все лишь дурацкое совпадение? Но совпадений было слишком уж много, и верилось в них уже с трудом…
Наставник, словно прочел его мысли, прервал разговор и взглянул на Иоганна. На какое-то мгновение казалось, будто он что-то учуял, точно волк или лис, но потом по лицу его скользнула улыбка.
– Посмотри, он даже теперь что-то читает, – сказал Тонио, обращаясь к Пуату. – Воистину, этот парень ненасытен.
– Тогда ему наверняка понравится то, что мы ему уготовили, – рассмеялся толстяк.
Иоганн ухмыльнулся, словно услышал хорошую шутку, хотя сам ничего не понял, и снова склонился над книгой. Этот громадный француз наводил на него страх, но еще больше юношу пугал Тонио, его господин и наставник.
Кроме того, пока их не было, кто-то рылся в его вещах. Поначалу Иоганн заподозрил воро́н и ворона, которые следили за каждым его действием. Потом он, однако, понял, сколь абсурдна была эта мысль. Все было в сохранности, и все-таки Иоганн решил держать при себе нож, которым теперь так дорожил. Он перевязал его кожаным шнурком и носил на шее, под рубашкой, и даже Тонио не мог его увидеть.
Но даже если наставник окажется ведьмаком – не все ли равно? Тонио дель Моравиа был его учителем, и другого такого Иоганн вряд ли сумеет найти. Что дали бы ему поверхностные познания отца Антония и неумелые наблюдения отца Бернарда? Разве могли они сравниться с тайными искусствами, древним знанием, которое «открывает всю внутреннюю связь мира», как выразился недавно Тонио? В конце концов, к ним относилась и черная магия. И однажды наставник обязательно познакомит его с ней. Угрызения совести и ночные кошмары Иоганн считал справедливой платой за обучение. Возможно, именно в этом и заключался смысл того странного изречения, которое так любил повторять Тонио.
Homo Deus est…
Нет, не Господь указывал человеку путь – каждый сам управлял собственной судьбой.
Трактирщик между тем подал зажаренного молочного поросенка с ароматным белым хлебом, и к нему – дикий лук с морковью в соусе из трав. Наставнику и его гостю стало не до разговоров – в полном молчании они поедали мясо. Когда с едой было покончено, Тонио громко рыгнул, вытер губы остатками белого мякиша и с довольным видом откинулся на спинку.
