– Но ты можешь переводить ему, – вступил в спор Арчибальд. – Мне кажется, из Иоганна выйдет хороший предводитель. Он умен, и его не так-то просто обвести вокруг пальца. И за словом в карман он не полезет.
В последнее время, когда Петер уже не мог выступать, Иоганн действительно все чаще брался развлекать публику. Ему не составляло труда расположить к себе зрителей – он обладал звонким голосом и изрядной долей остроумия и убедительности, как и подобало хорошему шпильману. С тех пор как Иоганн стал вести представления, число их зрителей постоянно росло. Некоторые, особо набожные, даже прикладывались к нелепым реликвиям Арчибальда – и щедро платили.
– А ты что скажешь? – Эмилио повернулся к Саломе. – По-твоему, этот умник чего-то стоит? – Он язвительно рассмеялся. – Ты-то знаешь его, как никто другой.
До сих пор Саломе молча стояла рядом с Мустафой и не вмешивалась. Она улыбнулась.
– Дадим ему шанс. Он хорош собой и остроумен, девушкам это понравится. А от твоих шуток, Эмилио, зрители скорее уснут.
Когда же кивнул Мустафа, Эмилио наконец сдался.
– Ладно, – вздохнул он, – будь по-вашему. Я, в общем-то, и не горел желанием препираться с властями из-за всех этих правил. Главное, чтобы деньги делили по справедливости. Значит, я так и буду жонглировать, и заодно играть на шарманке, как раньше. Конечно, если вы поднимете мою долю, – он пожал плечами. – Кто-то ведь должен играть, пока мы не найдем нормального музыканта, – тут он бросил хмурый взгляд на Иоганна. – Жаль только, что ты сжег скрипку. Мы бы выручили за нее хорошие деньги.
– Не забывай, это было последнее желание Петера, – возразил Иоганн и хлопнул в ладоши. – Сегодня надо продать лошадь и повозку. В Венеции они нам все равно не понадобятся. А весной, когда тронемся дальше, подыщем что-нибудь получше.
Она развернулся и зашагал прочь. Остальные, к его удовольствию, последовали за ним.
* * *
Венеция встретила их моросью и туманом.
В Местре путники примкнули к большой группе паломников и взошли на барку, которая доставила их к морю. Река впадала в зловонную лагуну, где из тумана вздымалась одинокая башня.
– Торе-ди-Маргера, – объявил Арчибальд, которому в молодости уже довелось побывать в Венеции. Ради беседы с немецкими купцами старый пьянчуга надел лучшую свою одежду, и теперь было даже что-то благородное в его облике, если не обращать внимания на красный нос и растрепанные волосы. – Это первое сооружение, которое венецианцы возвели за пределами своих островов. С тех пор они владеют половиной мира.
Понемногу из тумана стал вырисовываться сам город. Окутанная бледным сиянием, Венеция словно парила над водой. Иоганн уже различал дома, дворцы, церкви и мосты над бесчисленными каналами. Самый широкий канал делил город на две части, и между островами сновали рыбацкие лодки и крупные суда. Сквозь белесую дымку теперь пробивались звуки; поначалу едва различимые, они становились все громче – гул голосов, всплеск весел, крики торговцев, колокольный звон… Солоноватый запах моря сливался с запахами большого города – с дымом, ароматами еды, зловонием нечистот.
На палубе толпилось столько народу, что вода едва не перехлестывала через борт. Паломники, позабыв обо всех предосторожностях, теснились у самого леера и глазели на роскошные дворцы, что тянулись вдоль канала. У каждого здания имелась собственная пристань с разукрашенными столбами. Широкие арки вели во внутренние дворы, на верхних этажах красовались изящные балконы.
Иоганн протолкался к самому боту. Черные гондолы скользили мимо барки, как проворные рыбы. Гондольеры, стоя на корме, орудовали длинными веслами и направляли лодки в узкие каналы, уходящие в обе стороны от главного канала. В гондолах сидели дамы в одеждах из атласного шелка и дамаста, вышитых золотыми нитями. У мужчин на головах были широкие береты, украшенные жемчугом и драгоценными камнями. Своей роскошью Венеция затмевала даже Аугсбург, который теперь казался Иоганну тусклым и безликим.
– Когда-то это были отдельные островки, – рассказывал Арчибальд и показывал на крупные острова, выраставшие из тумана. – Со временем они срослись. Дома и улицы стоят на деревянных сваях, там тысячи бревен. Хотя, в сущности, вся жизнь проходит на воде.
Далее канал изгибался, и на их пути вырос горбатый мост, посреди которого стояли два крана. По обоим берегам сновал народ, в проулках теснились лотки торговцев. Когда они приблизились к мосту, раздался протяжный сигнал. Барку отвели в сторону, затем у всех на глазах краны подняли среднюю часть моста. Мимо барки проплыла огромная галера с высоченными мачтами. Их суденышко качнулось на волнах, и паломники заголосили в ужасе. Галера прошла так близко, что можно было дотянуться до нее рукой. Когда мост остался позади, краны вновь опустили пролет.
– Думаю, нам лучше сойти прямо здесь, – сказал Арчибальд, в этот день на удивление трезвый. – Черт его знает, какие еще суда проходят по каналу. Все равно отсюда уже недалеко до торговой конторы.
Некоторые из паломников, очевидно, тоже решили сойти на берег. Взвалив на себя поклажу, артисты тронулись в путь, причем Мустафа тащил два тяжелых сундука с реликвиями. Арчибальд повел их по лабиринту переулков. Иоганн не сразу осознал, что же с этим городом было не так: им не встретилось ни единой повозки. Казалось, любые грузы здесь переправляли по каналам и узким протокам. В переулках же было до того тесно, что они с трудом могли разойтись с многочисленными прохожими, коробейниками, нищими и разряженными патрициями. Кроме того, Иоганн заметил: дома располагались таким образом, что парадный вход находился со стороны канала, где имелась небольшая пристань или причал. Двери со стороны проулков были узкие и простые, предназначенные скорее для прислуги. Арчибальд оказался прав: в Венеции вся жизнь проходила на воде.
Поплутав еще немного, они вышли к высокому зданию в несколько этажей. Изнутри доносились голоса и шум. Иоганн уловил обрывки фраз на немецком. Ворота были распахнуты, и открывался вид на внутренний двор, где стояли несколько грубо сколоченных столов. Под аркадой, которая огибала двор, были сложены ящики и тюки, и среди них сновали люди в пестрых одеждах, какие носили богатые купцы. На столах стояли чернильницы и счеты, бледные секретари составляли документы или записывали числа в таблицы.
Арчибальд ухмыльнулся и широким жестом обвел двор.
– Фондако-деи-Тедески. Ни в одной торговой конторе Венеции не царит такой суеты. Немцы – настоящие скряги, особенно швабы! – Он потер руки. – Что ж, посмотрим, помнят ли еще здесь имя Стовенбраннтов… За мной!
Они шагнули было во двор, но тут дорогу им перегородили два стражника – судя по одежде, ландскнехты.
– Здесь не раздают милостыню, старик, – прорычал один из них по-немецки. – Capici? Qui non si mendica!
[31]
– Господа, я пришел сюда не просить милостыню, а поговорить с управляющим по торговым делам, – ответил Арчибальд с достоинством, какое только способен был выказать, и смахнул седую прядь с лица. – Передайте ему, что Арчибальд Стовенбраннт вернулся после длительной отлучки.
