– Где ты услышал эти слова? – спросил венецианец. – Человек есть Бог… Известно ли тебе, что Церковь запретила произносить эту фразу?
– О, я… я… и не думал… – забормотал Иоганн, проклиная себя за несдержанность.
Теперь он понимал, почему Арчибальд предостерегал его: по всей видимости, слова эти служили доказательством ереси. Наверняка и в Венеции действовали суровые инквизиторы, готовые пресечь любое богохульство.
– Видно, я… где-то подхватил эту фразу… – пытался он оправдаться.
Венецианец холодно улыбнулся.
– Я не собираюсь доносить на тебя. Но мне по душе твое остроумие. Полагаю, ты истосковался по знаниям. Ведь так?
Иоганн молча кивнул и почувствовал облегчение, когда разговор перешел в новое русло.
– Я живу в старинном доме в Сестиере-ди-Сан-Марко, – продолжал вельможа. – Моей семье принадлежит крупнейшая библиотека в Италии. Хотел бы ты взглянуть на нее? Буду рад принять тебя в своем доме.
– Это… непозволительная честь для меня, – Иоганн залился краской. – Я всего лишь бродячий артист…
– Вздор, – мужчина отмахнулся. – Я вижу, что ты способен не только на фокусы с яйцами, – он усмехнулся. – Хоть тебе и удалось скрыть свое истинное «я» под этим шутовским нарядом. У меня, к сожалению, не было сына, который так же стремился бы к знаниям. Если тебе так проще, просто воспринимай мое пожелание как приказ. Я отправлю тебе послание.
– Послание… от кого?
– Просто жди письма от синьора Барбарезе.
Иоганну в этот миг показалось, что глаза его сверкнули за стеклами очков. Венецианец провел языком по губам, как и в ту минуту, когда выпил яйцо.
– Тебе придется по вкусу моя библиотека, я в этом не сомневаюсь. Arrivederci
[34].
Он поднялся и скрылся в тумане под аркадами, словно большая старая рептилия.
* * *
Юноша до поздней ночи лежал без сна и думал о странном синьоре Барбарезе и его приглашении. Чего добивался этот венецианец? Иоганн слышал о мужчинах, которые ради утех держали при себе красивых юношей. Может, в этом и крылась причина его интереса? Еще до встречи с Саломе Иоганн сознавал, что он хорош собой, и даже ловил на себе взгляды престарелых господ. Юноша представил, как длинные подагрические пальцы Барбарезе скользят по его коже, и ему стало дурно…
Венецианец внушал Иоганну страх, а странные очки придавали его облику нечто зловещее. Его черная одежда пахла плесенью, как будто ее достали прямо из могилы. Но Иоганн понимал, что не сможет отказаться от приглашения. Этот Барбарезе был членом Синьории, самого могущественного совета в Венеции. Если Иоганн ослушается его приказа, то остаток дней, вероятно, проведет в какой-нибудь темнице.
На следующий день он был рассеян и во время утреннего представления ошибался в самых простых трюках. Эмилио лишь поглядывал на него и хмурился.
– Что с тобой такое? – спросил он его в паузу между номерами. – Можно подумать, у тебя похмелье. Но я не заметил, чтобы ты вчера пил.
– Плохо спал, – проворчал Иоганн. – Только и всего.
Он решил пока не рассказывать остальным о приглашении. Дело касалось только его и Барбарезе. Ему не хотелось впутывать в это друзей и, возможно, подвергать их опасности.
Юноша прождал целый день, а потом и следующий, но письма так и не получил. Когда же Барбарезе не напомнил о себе и на третий день, Иоганн решил, что послания можно уже не ждать. Возможно, вельможа всего лишь одурачил его или не придал тому разговору значения и просто забыл обо всем. Иоганн почувствовал облегчение и вновь посвятил себя представлениям. В свободное время он погружался в занятия с Арчибальдом, но познания старика почти иссякли.
– Мне больше нечему тебя учить, юноша, – магистр покачал головой. – Латынью ты владеешь лучше меня, а на греческом я знаю лишь несколько похабных стихов Сапфо.
– Тогда расскажите мне побольше об арифметике и геометрии, – попросил Иоганн.
– Что ж, ладно – Арчибальд вздохнул и начертил на листке несколько линий. – Сегодня я познакомлю тебя с теоремой Евклида.
Спустя час Иоганн сидел у себя в комнате и ломал голову над формами и простыми числами. Арчибальд дал ему несколько заданий и оставил одного. Юноша был так погружен в свое занятие, что не сразу услышал стук. Только когда в дверь забарабанили, Иоганн вскинул голову.
– Кто там? – крикнул он раздраженно и убрал записи.
Это был мальчишка, из тех, что служили посыльными у венецианских патрициев. Когда курьер протянул Иоганну запечатанное письмо, тот сразу понял, от кого оно. Письмо было украшено гербом в виде ревущего льва и сентенцией, какой нередко пользовалась знать.
Aude sapere…
– Дерзай знать, – прошептал Иоганн.
Он сломал печать и прочел послание. Письмо было написано странным шрифтом, как в старинных книгах, и темно-красными чернилами, цвета крови. Синьор Барбарезе просил ждать в девять часов на пристани Фондако-деи-Тедески. Что за этим последует, в письме не говорилось.
Иоганн дал мальчишке мелкую монету и отослал прочь. Затем сложил листки в ящик и попросил трактирщика передать Саломе, что ночью у него будут кое-какие дела.
Иоганн отправился к Фондако-деи-Тедески задолго до назначенного времени. В отличие от припозднившихся толстосумов, он не мог позволить себе вооруженную охрану. Ему оставалось рассчитывать лишь на свою ловкость и нож, который он всегда носил при себе. Улицы лежали в кромешной тьме, и над каналами стелился извечный туман. Звезды и луна прятались за облаками.
Иоганн выпросил у трактирщика лампу, и ее тусклый свет указывал ему дорогу. Ночные улицы в Венеции таили немало опасностей: угрозу представляли не только разбойники – достаточно было одного неверного шага по скользкому камню, чтобы угодить в воду. Зачастую проулки резко обрывались перед каналами, черными и холодными. Венеция представляла собой дьявольский лабиринт, улицы часто не имели названий, и проще всего было ориентироваться по церквям или так называемым campi, старинным площадкам для собраний, которые прежде имелись на каждом острове.
Надвинув теплый капюшон на лицо, Иоганн спешил к назначенному месту. Кое-где в тавернах еще горел свет. Когда они остались позади, музыка и голоса постепенно смолкли. Теперь лишь слышно было, как вода плещется о склизкие бревна.
К счастью, идти пришлось недалеко. Стражники уже знали Иоганна и, когда он объяснил им, в чем дело, пропустили. Юноша пересек внутренний двор, заставленный ящиками и тюками, и вышел на пристань. Днем здесь без счета причаливали и отплывали лодки, и торговцы грызлись из-за лучших мест. Но в этот поздний час на пристани царила мертвая тишина.
На воде покачивалась одинокая гондола, освещенная единственным фонарем, подвешенным на носу. На корме стоял одетый в черное гондольер: голову его венчала широкополая шляпа, лицо было закутано в платок – от холода. Он жестом подозвал Иоганна.
