V. Об одном мнимом шедевре Агаты Кристи
Предупреждение: в этой главе раскрывается сюжетная загадка романа А. Кристи «Восточный экспресс».
Судьбы некоторых писателей сложились странно: вроде бы и счастливо… но не до конца. Речь идет об авторах, добившихся огромного читательского успеха, но при этом не вполне читателями оцененных. На первый взгляд такое невозможно: либо читатель ценит автора, либо нет. Однако возможен и третий вариант: когда писателя ценят не за то, что у него является самым интересным. Например, к числу самых популярных романов Бориса Акунина относится одна из самых слабых его книг – «Алмазная колесница». Такая же судьба постигла и ряд других писателей, в том числе работавших и работающих в детективном жанре. Не избежала этой участи и сама Королева Детектива. Думаю, не ошибусь, если скажу, что четверку самых популярных произведений Агаты Кристи составляют «Восточный экспресс», «Десять негритят», «Мышеловка» и «Убийство Роджера Экройда». Между тем популярность «Экройда» вызвана грубой нечестностью автора по отношению к читателю, «Мышеловка» вовсе не относится к тому жанру, где Кристи добилась наибольших успехов (это типичный триллер), «Десять негритят» так любимы публикой опять-таки по причине наличия в них значительного элемента триллера, а «Восточный экспресс»… о нем-то сейчас и пойдет речь.
В этой главе я постараюсь доказать, что знаменитый «Восточный экспресс» (1934) Агаты Кристи является не тем, за что его обычно принимают: это вовсе не шедевр детективного жанра (мой первый тезис), более того, это и вовсе не детектив (мой второй тезис).
Начнем с того, почему «Восточный экспресс» не является хорошим детективом. Как известно, в финале этого романа оказывается, что убийцы – абсолютно все подозреваемые, находящиеся в заговоре. Такая разгадка, казалось бы, обладает всеми признаками разгадки хорошего детектива: она неожиданна и хорошо запоминается. И все-таки она абсолютно неудовлетворительна. Причин тому несколько.
Во-первых, если мы проанализируем сюжетную конструкцию «Восточного экспресса», то обнаружим, что писательница сильно облегчила себе работу. В принципе, разбираемый роман восходит к следующей модели детектива: сначала выясняется, что все персонажи, за исключением сыщика, имели мотив для убийства. После этого автор убеждает нас, что велика вероятность совершения преступления персонажами А, Б и В, а персонаж Г полностью вне подозрений. На этом пути перед писателем открываются бесконечные возможности для честного обмана читателя, каковой обман доставляет упомянутому читателю массу удовольствия. Кристи же в «Восточном экспрессе», по сути, останавливается в самом начале: она демонстрирует, что у каждого из подозреваемых имеется мотив… и после этого объявляет, что преступниками являются все. Детективная разгадка должна быть ошеломляюще простой – но в данном случае это не столько простота, сколько примитивность, заметить которую мешает лишь литературное мастерство Кристи.
Во-вторых, преступник в детективе – в идеальном случае – действует всецело рационально, и загадка – плод рационального подхода к преступлению. Как замечает у Честертона Аристид Валантэн, «преступник – творец, сыщик – критик». Однако есть тонкая грань, за которую детективисту опасно переходить. Дело в том, что виртуозность литературного преступника определяется по тому, как он работает с наличным материалом – с обстоятельствами и людьми, среди которых он вынужден действовать. Загадка тем изящнее, чем меньше могущество преступника. Поэтому неуместны в детективе тайные организации и вообще преступники, располагающие слишком уж большими ресурсами, – все эти Фантомасы, Мабузо и Никола. Такой преступник действительно в состоянии околпачить любого сыщика, но не силой своего ума, а, например, силой денег. Когда хрупкая девушка заходит в залу с зарешеченными окнами и выходит оттуда без багажа, а картина, висевшая в этой зале, все же исчезает, нас восхищает, что это сделала именно преступница-одиночка, а ценная картина была надежно защищена
[113]. Если же некий могущественный человек заманит сыщика, скажем, в замок, который он сам выстроил, и покажет ему нечто невозможное (например, призрак давно умершей женщины)
[114], в этом не будет ничего удивительного.
Однако что мы видим в «Восточном экспрессе»? Преступникам практически не приходится преодолевать сопротивления среды, практически не приходится проявлять изобретательность. Все, что им надо сделать, – это сесть в поезд, где, кроме них, жертвы и сыщика, не будет никого. Место преступления оказывается полностью в их власти, а это значит, что они будут в состоянии показать абсолютно любой спектакль, какой только захотят. Им не нужно придумывать особых уловок, чтобы ввести в заблуждение разных людей; не нужно согласовывать свои действия и показания с характерами, действиями и показаниями разных людей. Все, что требуется, – учесть наличие одного-единственного зрителя. С таким же успехом Кристи могла написать роман, где преступник просто-напросто подкупил бы всех свидетелей. Возьмем некоторые детали показаний, сделанных персонажами этого романа. Некоторые из свидетелей (на деле – убийц) сообщают, что в ночь убийства видели в вагоне женщину в красном кимоно; при этом ни одна из пассажирок не признается в том, что такое кимоно у нее есть. С детективной точки зрения было бы любопытно, если бы сначала мы убедились в невозможности отождествить эту женщину с одной, несколькими или всеми пассажирками, а потом узнали, что эта была именно та пассажирка, которую мы уже исключили из числа подозреваемых. В реальности же оказывается, что женщина в красном кимоно просто не существовала! Безусловно, свидетель в детективе имеет право на ложь; но открытие этой лжи должно дать нам новый взгляд на ситуацию, должно заставить нас ударить себя по лбу и воскликнуть: «Ну, конечно, иначе и быть не могло!» Ложь о женщине в красном кимоно, равно как и ложь о втором проводнике, бессмысленна и беспощадна. Преступники могли рассказать такую историю, могли другую, могли и вовсе опустить ту или другую часть своих показаний – в мире, где они практически единственные сценаристы и режиссеры, это уже не очень важно.
Кстати, обратим внимание на эти две лжи. Описание второго проводника весьма любопытно: «невысокого роста, темноволосый, с маленькими усиками…голос у него был писклявый, как у женщины». Зловещий человечек с писклявым голосом – типичный персонаж бульварного романа; он воспринимается как особенно опасный именно в силу невысокого роста и высокого голоса; он не великан, не громила, и именно этим и пугает. (К слову сказать, Кристи не единственный детективист, обыгравший этот штамп бульварного романа: в романе Джоэля Таунсли Роджерса «Кровавая правая рука» тень ужасного коротышки с писклявым голосом тоже играет немалую роль.) Из бульварной же литературы – из «Ната Пинкертона», анонимных брошюрок о Холмсе, в лучшем случае, из самых слабых романов Эдгара Уоллеса – пришла и женщина в красном кимоно. Интересно, что набоковский Герман, судя по всему, усердный читатель бульварщины, в списке штампов такого рода упоминает и женщину в красном: «Ведь ты мог написать еще один последний рассказ – заключение всей шерлоковой эпопеи, эпизод, венчающий все предыдущие: убийцей в нем должен был оказаться не одноногий бухгалтер, не китаец Чинг и не женщина в красном, а сам Пимен всей криминальной летописи, сам доктор Ватсон, чтобы Ватсон был бы, так сказать, виноватсон…». Таким образом, «Восточный экспресс» – единственный претендующий на детективность роман Кристи, где в числе подозреваемых оказываются два персонажа, словно взятых напрокат из бульварной литературы.
