Вместе с тем система персонажей в «Головокружении» тоже трехчленна – но место антигероя занимает Мидж, которая в романе отсутствует. Ее и не могло быть у Буало-Нарсежака, где герой совершенно одинок, и это одиночество принципиально.
Каков итог появления Мидж в фильме? Хичкок заранее дает нам понять, что Скотти не умеет выстраивать гармоничные отношеняи с представительницами прекрасного пола. Зритель понимает это после одной небольшой сцены между Скотти и Мидж, а точнее даже, после нескольких реплик героини.
Буало-Нарсежак и здесь не смогли выразить психологизм в такой форме, которая удовлетворяла бы требованиям жанра
[132]. Например, историю влюбленности Флавьера они предваряют довольно объемной (для детектива) ретроспекцией:
Закрыв глаза, он вспомнил, как они с Жевинем, экономя деньги, ютились в одной комнатушке. Тогда они вели себя крайне скромно, и студентки, подтрунивая над ними, намеренно заигрывали с ними. Их товарищи, напротив, ухаживали за всеми женщинами подряд. Особенно в этом преуспевал один парень по имени Марко, которого нельзя было называть ни красавцем, ни слишком умным. Однажды Флавьер поинтересовался, как это ему удается, но Марко в ответ лишь загадочно улыбнулся, а потом добавил: «Говори с ними так, будто ты уже побывал с ними в постели… Это единственный способ!»
Итог ясен: герой не (с)умеет найти общий язык с женщиной, которая ему (по)нравится, а причиной этого будут его преклонение и одновременно робость перед женщинами. Мысль авторов, повторимся, понятна – но сколько сил пришлось им затратить, чтобы донести ее до читателей.
Само чувство Флавьера раскрывается не менее подробно, чем его предыстория:
Мадлен, похоже, ни о чем не догадывалась. Он был для нее не более чем другом, приятным собеседником, с которым можно откровенно поболтать. Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы представить его Полю! Флавьер старался играть роль обеспеченного адвоката, работающего для того, чтобы убить время, и который несказанно рад, что может хоть чем-то помочь хорошенькой женщине развеять свою скуку. О случае в Курбевуа было благополучно забыто, вместо этого у Флавьера появилось право на Мадлен. Своим поведением она умела напоминать ему о том, что он спас ее; она обходилась мило с ним, и внимательно, и почтительно, в общем так, как она обращалась бы со своим дядей, родственником или опекуном. Поэтому признание в любви в такой ситуации выглядело по крайней мере нелепо
[133].
Темп повествования. Несмотря на отличную загадку, роман Буало-Нарсежака, как уже было сказано, «вязнет» в психологизме. Поэтому, когда после событий первой части проходит несколько лет, мы не воспринимаем это как сбой в ритме: рассказ и так достаточно неспешен. У Хичкока события первой и второй частей вряд ли разделены более чем несколькими месяцами, как уже говорилось выше.
Попытаемся теперь обобщить все сказанное выше и выделить основные направления, в которых Хичкок редактировал текст романа.
Первая цель, которой он достигает, – эстетизация художественного мира. Справедливым, но не доведенным до конца является наблюдение о хичкоковском «преклонении перед красивыми актрисами и кинозвездами»
[134]. Хичкок, в принципе, был склонен создавать красивые миры независимо от степени их «криминализированности». Саспенс не исключает красоты.
Второе направление – отказ от «формального» психологизма. «Формальным» в данном случае мы называем психологизм ярко выраженный, эксплицированный. «Головокружение» не менее психологично, чем роман «Среди мертвых», но, как уже упоминалось, психологизм этот более лаконичен с точки зрения поэтики, выразительные средства используются более экономно. С одной стороны, Хичкок здесь использует сугубо кинематографические приемы. Он как бы визуализирует психологическую проблематику. С другой стороны, он побивает Буало-Нарсежака и на их поле. Как уже говорилось выше, детективу противопоказан психологизм. Чем больше в произведении детектива, тем меньше психологии, и наоборот. Сказанное отнюдь не означает, что детективные произведения лучше психологических, равно как не означает и обратного. Речь идет лишь о том, что Бальзак и Конан Дойль – художники разного типа.
Между тем Буало-Нарсежак, как уже указывалось, попытались, условно говоря, соединить достижения этих двух писателей. Детективные достоинства романа «Среди мертвых» держатся на оригинальной загадке: ничто не указывает на существование в мире этого романа мистических явлений, но главная героиня ведет себя так, как будто в нее действительно вселилась душа ее прабабки, – вплоть до того, что кончает с собой так же, как она. Однако, как мы уже не раз говорили, решение этой загадки авторы сопровождают экскурсами в психологию героя. Например, Буало-Нарсежак начинают излагать завязку сюжета. Поль Жевинь просит Флавьера проследить за своей женой. Мы заинтригованы. Но не успел диалог между старыми знакомыми продвинуться далее нескольких реплик, как мы уже проваливаемся в сознание Флавьера, чтобы выбраться оттуда – и то ненадолго – лишь на следующей странице:
Пребывая в нерешительности, Жевинь посмотрел на своего собеседника. Конечно же, Флавьер хорошо знал, что останавливает Жевиня, ведь по натуре тот был и остался человеком недоверчивым. Флавьер помнил его все таким же. Еще пятнадцать лет назад, в студенческие годы, когда они вместе учились на юридическом факультете, Жевинь был рассудительным, готовым излить свои чувства и вместе с тем в глубине души напряженным, смущенным и несчастным. И несмотря на то что минуту назад при встрече он распростер объятия и воскликнул: «Роже, старик, как я рад вновь увидеть тебя!» – Флавьер тем не менее инстинктивно ощутил едва заметную неловкость, некоторую принужденность и натянутость в том, что его сокурсник по университету суетился несколько больше, чем следовало бы, да и смеялся он несколько громче. Ему так и не удалось изжить в себе свои привычки за минувшие пятнадцать лет, которые изменили внешний облик их обоих. Жевинь стал почти лысым, и подбородок его отяжелел, брови порыжели, а возле носа появились веснушки. Флавьер тоже выглядел уже не так, как прежде, он знал, что после того неприятного случая похудел и сгорбился, а из-за опасения, что Жевинь поинтересуется, почему он, сдав экзамен на работу в полиции, все же стал адвокатом, его ладони покрылись холодным потом
[135].
В принципе, данный пассаж – как и ряд других, ему аналогичных – содержит определенные ключи к разгадке тайны (хотя о самой тайне мы еще не знаем). Флавьер делает верные наблюдения, но неправильно толкует то, что видит; если мы встаем на его точку зрения (а авторы явно на это рассчитывают), то принимаем предлагаемое ложное толкование. Таким образом, Буало-Нарсежак соблюдают правила так называемой «честной игры». Но делают они это, расшатывая структуру жанра. Приведенный фрагмент романа содержит некоторый сюжетный подвох – впоследствии читатель должен будет воспринять эти же факты под другим углом зрения. Когда мы читаем детектив, то знаем, что подвохи будут. Но никто не ожидает сюжетных неожиданностей, читая, например, «Госпожу Бовари». Между тем Буало-Нарсежак перемежают изложение детективной загадки описаниями психологии героя, выполненными именно в духе Флобера или, скажем, Толстого.
