На бицепсе вычернен щит с силуэтом двуглавого орла, парящего над пятью желтыми окружностями, которые приняли форму перевернутой буквы «V». Алессия опускает свою одежду на табурет у изножья кровати и тянется к татуировке, ожидая разрешения Максима коснуться орла на щите.
Я стою не дыша, пока она обводит тоненькими пальчиками контуры моей татуировки. Ее нежное прикосновение отдается во всем теле, включая пах, и я уже с трудом глушу в груди стоны.
– Это символ моей страны, – шепчет Алессия. – На флаге Албании двуглавый орел.
«Каковы, скажите на милость, шансы на такую встречу?»
Я стискиваю зубы. Не знаю, сколько я еще выдержу.
– А желтых колец на флаге нет, – добавляет она.
– Они называются византины, – хрипло объясняю я.
– Византины.
– Да. Символ денег.
– В албанском языке есть такое слово. Почему у тебя татуировка – орел? Что это значит?
Любопытные глаза требовательно смотрят на меня.
«Что тут скажешь…»
«Это щит с моего фамильного герба».
В три часа ночи мне совсем не хочется читать лекцию по геральдике. А татуировку я сделал давным-давно, чтобы позлить мать. Она ненавидит, когда рисуют на теле… но уж если это фамильный герб… Тут не возразишь.
– Говорю: ошибка молодости. – Я смотрю уже в глаза Алессии, а не на ее губы. И нервно сглатываю. – Поздновато для разговоров. Давай спать.
Я откидываю одеяло и отступаю на шаг, чтобы девушка без помех забралась в кровать. И она так и делает, сверкнув длинными стройными ногами под длинной пижамной рубашкой, которая слишком ей велика.
«Какая пытка».
– А что такое «ошибка»? – спрашивает она, пока я обхожу кровать, чтобы улечься со своей стороны.
Алессия приподнялась на локте, и ее густые темные волосы падают на плечи, грудь и подушку. Она восхитительна, и я ее пальцем не трону.
– «Ошибка» в нашем случае значит глупый поступок, – объясняю я, забираясь под одеяло.
И прямо сейчас я совершаю еще одну такую ошибку.
«Спать в одной постели с прекрасной девушкой и не сметь до нее дотронуться – это ли не ошибка…»
– Ошибка, – шепчет Алессия, опуская голову на подушку.
Я уменьшаю яркость лампы в ночнике, однако не выключаю его, на всякий случай. Вдруг Алессия проснется?
– Да. Ошибка. – Я закрываю глаза. – Спи.
– Спокойной ночи, – нежным голоском шепчет Алессия. – И спасибо.
Стон все-таки вырывается из моей груди. Это самая настоящая пытка. Я поворачиваюсь набок, спиной к Алессии, и принимаюсь считать овец.
Я лежу на лужайке неподалеку от высокой каменной стены, которая окружает садик при кухне Трессилиан-холла.
Летнее солнце согревает мою кожу.
Аромат лаванды, растущей в траве, смешивается с ароматом вьющихся по стене надо мной роз.
Мне тепло.
Я счастлив.
Я дома.
Откуда-то доносится девичий смех.
Я поворачиваюсь на звук, но солнце слепит меня, светит прямо в глаза, и я вижу только силуэт. Ее длинные темные, как вороново крыло, локоны развеваются на ветру, она закутана в прозрачный синий халат, что надувается вокруг хрупкой фигурки.
Алессия.
Аромат цветов усиливается, и я зажмуриваюсь, чтобы вдохнуть их сладкий, пьянящий запах.
Когда я открываю глаза, ее уже нет.
Просыпаюсь я мгновенно, как от удара. Утреннее солнце льется в комнату сквозь щели в ставнях. Алессия нарушила границу и лежит на моей половине кровати. Ее сжатая в кулак рука покоится на моем животе, голова – на моей груди, а нога переплетена с моей.
«Она вся здесь, на мне».
И крепко спит.
А мой член проснулся и тверд, как камень.
– О господи, – выдыхаю я, потершись носом о ее волосы.
«Лаванда и розы».
Пьянящий аромат.
Пульс у меня идет вразнос, пока я мысленно представляю, как все может обернуться. Алессия в моих объятиях. Готова. Ждет. Манит…
Она так близко… Невыносимо. Если перевернуться, она окажется на спине, и я смогу наконец погрузиться в нее. Я заставляю себя разглядывать потолок и молю послать мне еще немного самообладания. Стоит мне шевельнуться, и она проснется, вот я и мучаю себя, лежу неподвижно, наслаждаясь сладчайшей агонией – в объятиях Алессии. Незаметно зажимаю пальцами темный локон – какие нежные и шелковистые у нее кудри. Она шевелится во сне, разжимает кулачок и упирается пальчиками мне в живот, задев мизинцем лобковые волосы.
«Твою мать!»
Если приложить ладошку Алессии к моему эрегированному члену, то я, наверное, взорвусь.
– М-м-м, – сладко бормочет во сне Алессия.
Ее глаза открываются, и она сонно смотрит на меня.
– Доброе утро, – едва дыша, приветствую ее я.
Она охает и откатывается в сторону, чтобы оставить между нами «ничейную полосу».
– Спасибо за визит на мою половину кровати, – поддразниваю ее я. – Рад встрече.
Она накрывается одеялом до самого подбородка, ее щеки розовеют, на губах расцветает смущенная улыбка.
– Доброе утро.
– Как спалось? – спрашиваю я, перевернувшись, чтобы смотреть ей в глаза.
– Спасибо, хорошо.
– Проголодалась?
«Я вот страшно голоден. Но насытит меня не еда».
Она кивает.
– Ты уверена, что хочешь сказать «да»?
Она хмурится.
– Вчера в машине ты рассказала, что в Албании кивают и качают головой не так, как у нас.
– Ты не забыл, – с удивлением улыбается довольная Алессия.
– Я помню каждое твое слово.
Хочу сказать, что она прекрасно выглядит, но, пожалуй, воздержусь. Я очень стараюсь.
– Мне понравилось спать с тобой, – сообщает она, чем приводит меня в замешательство.
– Тогда и я признаюсь: мне с тобой тоже.
– Мне не снились кошмары.
– Вот и хорошо. И мне не снились.
Она смеется, а я силюсь вспомнить сон, из-за которого я и проснулся. Кажется, мне снилась Алессия. Почти все уже стерлось из памяти. Как всегда.
– Я видел тебя во сне.
– Меня?
– Да.
– Случайно, не в кошмарном сне?
Я ухмыляюсь.
– Точно не в кошмарном.
