Вскоре Алессия подходит к двери в мою спальню в пижамных штанах с мордашкой Губки Боба и в майке с логотипом «Арсенала».
– Вот что я нашла…
По ее кривоватой улыбке легко догадаться, что она недавно выпила лишнего.
Я прекращаю поиски.
Алессия великолепна даже в выцветшей пижаме и старой майке.
– Пойдет, – киваю я и усмехаюсь, вообразив, как эти штанишки сползают с ее бедер и ниже, до самого пола.
– Старые вещи Михала, – говорит она.
– Я так и понял.
– Он вырос, пижама стала ему мала.
– А тебе она великовата. Завтра мы купим тебе нормальную одежду.
Алессия открывает было рот, чтобы спорить, но я подношу к ее губам указательный палец.
– Тише!
У нее очень мягкие губы.
«Я хочу эту женщину».
Состроив недовольную гримасу, она складывает губы для поцелуя и переводит взгляд на мой рот. Ее карие глаза темнеют. У меня перехватывает дыхание.
– Пожалуйста, не смотри на меня так, – шепчу я, отнимая палец от ее губ.
– Как… так? – еле слышно отзывается она.
– Сама знаешь. Как будто ты меня хочешь.
Она краснеет и опускает голову.
«Черт. Я ее обидел».
– Алессия!
Я подхожу к ней так близко, что наши тела почти соприкасаются. Аромат лаванды и роз, смешанный с морской водой, опьяняет. Я глажу ее по щеке, и она приникает лицом к моей ладони.
– Я тоже хочу тебя, – тихо произносит Алессия, завораживающе глядя мне прямо в глаза, – но не знаю, что делать.
Я провожу большим пальцем по ее нижней губе.
– Боюсь, красавица, ты сегодня многовато выпила.
Она моргает, и в ее огромных карих глазах появляется новое выражение, которое я не могу понять. Приподняв подбородок, Алессия отворачивается и выходит из спальни.
«Какого черта?»
– Алессия! – кричу я и бегу за ней.
Она, не оборачиваясь, спускается по лестнице.
Я со вздохом усаживаюсь на верхнюю ступеньку и прикладываю ладонь ко лбу. Я же пытаюсь, честно, по-настоящему пытаюсь быть благородным.
Вот смех!
Я узнал взгляд, которым она на меня посмотрела.
Черт. Сколько раз я его видел… и не сосчитать.
Откровенное приглашение: «Трахни меня поскорее».
Но Алессия выпила, у нее никого и ничего нет. Совсем ничего.
«У нее есть я».
Со всеми потрохами.
Но если я затащу ее в постель, скажут, что я «воспользовался ее положением».
Все просто.
И я не могу.
Но она обиделась.
«Черт».
Дом наполняют печальные аккорды. Я узнаю меланхолическую прелюдию Баха в ми-бемоль миноре. Я очень хорошо помню эту пьесу, потому что разучивал ее для экзамена по музыке классе в четвертом или пятом. Алессия играет изумительно, вытаскивая на поверхность все спрятанные композитором чувства. Истинный виртуоз. И она безошибочно изливает через пьесу свои чувства. Она страшно злится.
На меня.
Может, надо было принять ее предложение? Трахнуть и отвезти в Лондон?
Едва эта мысль оформилась у меня в голове, я уже знал, что не смогу так поступить.
Надо подыскать ей комнату или квартиру.
Я опять тру лоб и щеку.
Она может жить со мной.
«Что? Нет».
Я никогда ни с кем не делил свое жилище.
«Неужели это так страшно?»
Интересно, что со мной происходит?
Алессия изливает чувства, играя прелюдию Баха. Она хочет навсегда стереть из памяти недавние минуты. Его взгляд. Его сомнения. Его отказ. Музыка медленно наполняет комнату оттенками сожаления. Алессия растворяется в музыке, сама становится музыкой и обо всем забывает. Обо всем.
Когда смолкают последние аккорды, она открывает глаза и видит, что мистер Максим смотрит на нее, стоя у кухонной столешницы.
– Привет, – произносит он.
– Привет, – отзывается она.
– Прости, я не хотел тебя обидеть. К тому же два раза за день.
– Ты очень упрямый, – говорит Алессия, надеясь высказать свои сомнения. Подумав, она спрашивает: – Это из-за моей одежды?
– Что?
– Тебе не нравится, как я одета?
Она встает и, несмотря на захлестнувшие ее чувства, храбро поворачивается вокруг своей оси. Быть может, это его рассмешит.
Максим подходит к ней, серьезно оглядывает футболку и пижамные штаны и задумчиво произносит:
– Мне очень нравится, что ты одеваешься, как тринадцатилетний мальчишка.
Алессия хихикает. Потом смеется громче. Заразительнее. И он смеется вместе с ней.
– Так-то лучше, – шепчет он напоследок. Придерживает ее за подбородок и целует в губы. – Ты очень соблазнительная женщина, Алессия, и не важно, что на тебе надето. А еще ты невероятно талантливая. Сыграй что-нибудь. Для меня. Пожалуйста.
– Хорошо, – отвечает она и садится за пианино.
Это моя пьеса.
Я закончил ее вскоре после того, как встретил Алессию.
Она ее знает. Наизусть. И исполняет даже лучше меня. Первые такты я сочинил, когда был жив Кит… и теперь в наполняющих комнату аккордах я слышу скорбь и тоску своего сердца. Горе бьет меня, будто приливной волной, разбивается о меня, топит меня. К горлу подкатывает ком, я пытаюсь с ним совладать, но он все растет, и вот я уже не могу дышать. Музыка разрывает мне сердце и тянет в бездонную пропасть, в которой исчез Кит.
Алессия играет с закрытыми глазами, сосредоточенно растворяется в печальной мелодии.
Мое горе всегда рядом. С того дня, как Кита не стало. Я сказал Алессии, что любил брата. Это правда. Я действительно его любил. Моего старшего брата.
Хотя ему ни разу об этом не сказал.
Ни разу.
«Кит, почему?»
К глазам подступают жгучие слезы. Я опираюсь о стену, пытаясь справиться с щемящей болью, и прячу лицо в ладонях.
Алессия охает, и мелодия обрывается.
– Прости, – шепчет она.
Я лишь качаю головой, не в силах ни заговорить, ни взглянуть на нее. Скрипнул табурет по деревянному полу – Алессия встала из-за пианино. Она уже рядом, дотрагивается до моей руки. Это жест сочувствия. И ее прикосновение возвращает мне дар речи.
– Музыка напомнила мне о брате. – Слова выходят одно за другим, проскальзывают рядом с огромным комом в горле. – Мы похоронили его три недели назад.
