«Черт! Твою мать!»
Что эти ублюдки украли? Там не так уж и много вещей, все самое ценное в сейфе. Надеюсь, они его не нашли.
«Черт побери, ну и положеньице».
Возможно, придется вернуться в Лондон. Не хочу! Мне так хорошо здесь, с Алессией. Я сажусь и с улыбкой смотрю на сонно моргающую девушку.
– Мне нужно позвонить, – говорю я ей, не желая тревожить подробностями.
Обмотав вокруг талии покрывало, я иду с телефоном в гостевую комнату.
«Почему не сработала сигнализация? А я вообще включил ее? Черт! Не помню. Я тогда спешил».
Войдя в комнату, я звоню Оливеру.
– Максим. Что-то случилось? – удивленно спрашивает он.
– Доброе утро. Мне только что позвонила соседка. Говорит, меня обокрали.
– Хреново.
– Точно.
– Сейчас же поеду туда. Буду минут черед пятнадцать.
– Отлично. Я перезвоню тебе через двадцать минут.
Я нажимаю «отбой». Настроение – хуже некуда. Чего из украденного мне будет по-настоящему не хватать? Моих фотоаппаратов. Моей коллекции пластинок. Моего компьютера…
«Черт! Фотоаппараты отца!»
До чего же больно – представлять, что твой дом разгромил какой-нибудь обдолбанный гопник или банда подростков.
Я собирался провести этот день с Алессией, съездить с нею в «Эдем», местный ботанический сад. Теперь надо оценивать нанесенный квартире ущерб, а делать это по телефону я не хочу. Впрочем, если я наберу Оливера по «Фейс-тайм» через компьютер из Трессилиан-холла, связь будет лучше, и он сможет по своему телефону показать мне, что там произошло.
Я с тяжелым сердцем возвращаюсь в спальню. Алессия все еще в постели.
– Что случилось? – спрашивает она, садясь.
Волосы падают ей на грудь, она выглядит взъерошенной и невероятно сексуальной. Увы, вскоре мне придется ее покинуть.
– Я должен отъехать и кое о чем позаботиться. Возможно, мы вернемся в Лондон. А пока поспи, ты устала. Я скоро вернусь.
Хмурясь, она натягивает на себя одеяло. Поцеловав ее, я иду в душ.
Когда я выхожу из ванной, Алессии уже нет в комнате. В джинсах и белой рубашке я спускаюсь в кухню. Алессия там. Одетая лишь в мою пижамную кофту, она моет оставшуюся после вчерашнего ужина посуду.
– Чтобы ты проснулся, – с ласковой улыбкой она дает мне чашку эспрессо, но в глазах мерцает огонек тревоги.
Я залпом выпиваю кофе – восхитительный, как сама Алессия.
– Не беспокойся, я вернусь раньше, чем ты успеешь соскучиться.
Поцеловав ее, я хватаю пальто и выхожу из дома. Под мелким дождем взбегаю по ступенькам, сажусь в машину и несусь к особняку.
Алессия смотрит, как Максим закрывает за собой ворота. Он явно чем-то обеспокоен. Случилось что-то плохое. По спине бегут мурашки, и Алессия со вздохом думает, что многого о нем не знает.
Он сказал, что, возможно, они вернутся в Лондон. Ее жизнь снова осложнится, ведь она бездомная.
Zot.
За последние несколько дней она об этом забыла, но у нее много нерешенных вопросов. Где жить? Успокоился ли Данте? Какие чувства Максим испытывает к ней? Алессия вздыхает, беспокоясь о Максиме и надеясь, что он быстро разберется с возникшей проблемой. Дом без него кажется пустым. Вот бы им не пришлось ехать в Лондон! Она еще не готова вернуться в реальность. С Максимом она счастлива, как никогда… А сейчас нужно поставить грязную посуду в посудомоечную машину. И принять душ.
Я срезаю путь до Трессилиан-холла по проселочным дорогам – так быстрее, чем по автостраде. Дождь усилился, барабанит по стеклам и крыше. У южного входа в имение я проезжаю мимо будки привратника, набираю скорость и еду по южному пастбищу. Под зимним дождем пейзаж выглядит совсем унылым. Наступит весна, и окрестности оживит пасущийся скот…
Сквозь лишенные листьев деревья я вижу особняк. Сизо-серый и готический, словно сошедший со страниц романа одной из сестер Бронте, он буквально приковывает к себе взгляд. Изначально дом был построен на месте старого монастыря бенедиктинцев. Монастырь захватил Генрих VIII во времена своей церковной реформы. Сто лет спустя, в 1661 году, эти земли вкупе с титулом графа Треветик были дарованы Эдварду Тревельяну за его заслуги перед Карлом II. Однако огромный дом, который он построил, сгорел в 1862 году, а на его месте возвели неоготического монстра со шпилями и фальшивыми бойницами. Это резиденция графов Треветик, огромная и разросшаяся, и я всегда ее любил.
«Теперь Трессилиан-холл мой, и я за него в ответе».
Я подъезжаю к старым конюшням, где хранится коллекция машин Кита. Оставив «ягуар», бегу к кухонной двери. К счастью, она не заперта.
Джесси в кухне, готовит завтрак, у ее ног сидят собаки Кита.
– Доброе утро, Джесси! – приветствую я ее, пробегая мимо.
Дженсен и Хили вскакивают и бегут за мной.
– Максим! То есть милорд!.. – нагоняет меня в коридоре голос Джесси, когда я направляюсь в кабинет Кита… черт, то есть в мой кабинет. Здесь все так, словно брат по-прежнему жив, и меня вновь пронзает боль.
«Черт побери, Кит, мне тебя не хватает».
Откровенно говоря, кабинет выглядит так, словно еще жив наш отец – после его смерти Кит ничего здесь не менял, лишь поставил компьютер. Этот кабинет был любимым местом отца. Стены выкрашены в кроваво-красный цвет и увешаны фотографиями, пейзажами и портретами, среди них затесалась даже пара снимков матери. Мебель еще довоенная, годов этак тридцатых.
Я иду к столу. Собаки с энтузиазмом прыгают вокруг меня, виляя хвостами и норовя лизнуть.
– Привет, мальчики. Сидеть! – Я глажу обоих.
– Сэр, рада вас видеть. Что-то случилось? – спрашивает вошедшая Джесси.
– Мою лондонскую квартиру ограбили. Хочу посмотреть на нее отсюда.
– Ох, нет! – Джесси ладонями закрывает рот.
– Никто не пострадал. Оливер там и оценивает ущерб.
– Как ужасно! – Она всплескивает руками.
– Да, тот еще геморрой.
– Принести вам что-нибудь?
– Кофе, пожалуйста.
– Сейчас приготовлю.
Она уходит; Дженсен и Хили, печально глянув на меня, следуют за ней.
Я сажусь за стол Кита… точнее, за свой стол.
Включив компьютер, запускаю «Фейс-тайм» и кликаю на иконку Оливера.
Алессия стоит под душем, наслаждаясь горячей водой. В Лондоне ей будет этого не хватать. До чего же чудесно в Корнуолле, вдвоем с Максимом! Она навек сохранит в памяти этот потрясающий дом. И его – Максима.
Намыливая голову, один глаз она оставляет открытым. Дверь в ванную закрыта на задвижку, но Алессия все равно нервничает. Она не умеет быть одна, а еще скучает по Максиму. Привыкла к его присутствию. Везде. Покраснев, она улыбается.
