«Семья Максима».
А вокруг – его владения…
Думать о Максиме невыносимо, и Алессия смотрит на двуглавых орлов, украшающих стойки перил наверху, на поворотах лестницы и внизу. Символ Албании…
Вдруг она слышит зовущего ее Максима. И вздрагивает.
«Нет! Он вернулся».
Максим снова зовет ее. В его голосе – паника и отчаяние. Алессия замирает на вершине лестницы, разрываясь от противоречивых желаний. Далеко внизу бьют часы: раз, другой, третий…
– Алессия! – Голос Максима звучит ближе.
Слышны его шаги. Он бежит. Бежит к ней.
Часы все еще отбивают время. Громко и четко.
Что делать?
В двери вбегают Максим и два пса, и Алессия вцепляется в двуглавого орла на углу лестницы. Максим замирает и хмурится.
Я нашел ее. Однако радоваться рано – лицо Алессии непроницаемо, она в своей старой одежде и держит свитер и одеяло.
«Черт. Это не к добру».
Поза Алессии напоминает о дне нашей первой встречи – тогда она цеплялась за метлу, а сейчас за стойку перил. Мои чувства переходят в режим повышенной боеготовности.
«Веди себя с ней осторожно, придурок!»
– Вот ты где. Куда ты пошла? – спрашиваю я.
Алессия грациозно перебрасывает волосы на плечо и выпячивает подбородок.
– Я ухожу.
Нет!.. Меня будто под дых ударили.
– Что? Почему?
– Ты знаешь почему, – высокомерно произносит она с выражением праведного гнева на лице.
– Алессия, прости. Я должен был сказать тебе…
– Но не сказал.
С этим не поспоришь. В ее глазах боль, и я терзаюсь угрызениями совести.
– Я понимаю почему. Ведь я всего лишь твоя горничная.
– Нет-нет, нет! – Я кидаюсь к ней. – Не поэтому.
– Сэр, все в порядке? – раздается у подножия лестницы голос Денни.
В холле стоят Денни, Джесси и Броди – один из рабочих. Вся троица с любопытством взирает на нас, словно карпы из пруда.
– Уйдите. Сейчас же. Все уходите! – машу я им.
Они обмениваются встревоженными взглядами и уходят. Слава богу.
– Вот поэтому я и не привез тебя сюда. В этом доме слишком много людей.
Нахмурившись, Алессия отводит взгляд и поджимает губы.
– Утром я завтракал с девятью слугами, и это лишь первая очередь, – продолжаю я. – К тому же я не хотел пугать тебя всем… этим. – Я указываю на портреты отца и первого графа Треветик.
Алессия молчит, лишь водит пальчиком по двуглавому орлу.
– Я хотел, чтобы ты была лишь со мной, – шепчу я.
По ее щеке катится слеза.
– Знаешь, что он сказал? – шепчет Алессия.
– Кто?
– Илли.
– Нет, – отвечаю я, вспомнив, что так зовут одного из ублюдков, вломившихся в «Убежище».
«Интересно, куда она собиралась пойти?»
– Он сказал, что я твоя наложница, – глухим, полным стыда голосом признается Алессия.
– Какая глупость! Двадцать первый век… – Я придвигаюсь ближе – на дюйм, не более, – но и этого достаточно, чтобы ощутить исходящее от Алессии тепло. Каким-то чудом я сдерживаюсь и не обнимаю ее. – Ты моя девушка – так это называется здесь, в Англии. Но я не смею так говорить о тебе – мы ведь не обсуждали наши отношения, все произошло слишком быстро. Однако я хотел бы назвать тебя своей девушкой. Это означает, что мы вместе и у нас отношения. Если ты не против.
Ресницы Алессии порхают вверх-вниз.
«Черт!»
– Ты яркая талантливая девушка, Алессия. Свободная девушка. Ты вольна выбирать сама.
– Это не так.
– Ты сейчас в Англии. Я знаю, что ты воспитывалась в другой культуре, и знаю, что у нас разный финансовый вес… кому как повезло родиться. Во всем остальном мы равны. Я сглупил. Я должен был открыться тебе и жалею, что промедлил, очень сильно жалею. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Останься. Пожалуйста.
Бездонные глаза Алессии изучают мое лицо и вновь глядят на орла.
«Почему она избегает смотреть на меня? О чем она думает?»
Может, виной тому недавние события? Или теперь, когда эти ублюдки больше не угрожают ей, я стал не нужен?
«Черт».
Возможно, дело именно в этом.
– Послушай, я не стану удерживать тебя, если ты захочешь уйти. Однако Магда уезжает в Канаду. Где ты будешь жить? Ты можешь остаться здесь, пока не подыщешь себе жилье. Но, пожалуйста, не уходи. Останься. Со мной.
«Ты не можешь уйти… не можешь! Прости меня, пожалуйста!» – мысленно умоляю я Алессию и жду, затаив дыхание.
Какая мука. Я словно обвиняемый на скамье подсудимых в ожидании приговора.
Алессия поворачивает ко мне заплаканное лицо.
– Ты не стыдишься меня?
Стыжусь?
«Нет!»
Я больше не в силах терпеть. Я пальцем стираю слезу с ее щеки и говорю:
– Нет, конечно же, нет. Я… я… люблю тебя.
С ее приоткрывшихся губ слетает удивленный вздох.
«Черт. Я опоздал с признанием?»
В ее глазах вновь блестят слезы, и мое сердце сжимается от доныне неизведанного и пугающего чувства. Возможно, она отвергнет меня. Уровень моей тревоги подскакивает еще на несколько отметок. Никогда еще я не ощущал себя столь уязвимым.
«Каков же приговор, Алессия?»
Я раскрываю объятия, и Алессия смотрит то на мои руки, то на мое лицо. Неуверенность в ее взгляде меня убивает. Покусывая нижнюю губу, она нерешительно подходит, и я прижимаю ее к груди.
«Не отпущу. Никогда».
Закрыв глаза, я зарываюсь лицом в ее душистые волосы.
– Любимая…
Она вздрагивает и плачет.
– Все хорошо. Я с тобой. Прости, что оставил тебя одну. Это было глупо. Прости. Подонки уже в полицейском участке, они больше не причинят тебе вреда. Я с тобой…
Ее руки скользят мне за спину, она держится за меня и плачет.
– Мне следовало открыться тебе, Алессия. Прости.
Не знаю, сколько мы так уже стоим. Дженсен и Хейли бросают нас и бегут по лестнице вниз.
– Можешь плакать у меня на груди, когда захочешь.
Я поднимаю ее лицо за подбородок и вглядываюсь в припухшие от слез, но по-прежнему прекрасные глаза.
– Я думал… О боже, я думал, что если им удастся заполучить тебя… Что я никогда тебя не увижу…
Сглотнув, она слабо улыбается мне.
