– Вот так… – шепчет он и, положив ладонь на ее руку, ведет сначала вниз, потом вверх.
Мне никогда не приходилось учить женщин, что делать. Оказывается, это очень эротично. Сосредоточенно нахмурившись и приоткрыв рот, Алессия следит блестящими от желания глазами за движениями своей руки, которая доводит меня до безумия. Когда она облизывает губы, я чуть не кончаю прямо в ее ладонь.
– Алессия, хватит, или я вот-вот кончу.
Она тут же убирает руку, словно обжегшись, и я жалею о сказанном. Мне хочется схватить Алессию и войти в нее… но нельзя, у нее болит бок. Алессия проявляет инициативу и садится на меня. Ее губы приникают к моему рту, язычок скользит внутрь, пробуя. Длинные волосы шатром укрывают наши лица, и мы на миг встречаемся взглядами: ее темно-карие глаза смотрят в мои зеленые. Алессия восхитительна. Податлива. Чувственна. И сейчас со мной.
Она снова целует меня, а я нашариваю на тумбочке презерватив.
– Возьми. – Я протягиваю ей упаковку и задаюсь вопросом – наденет она его на меня или нет. Однако Алессия лишь растерянно моргает.
– Слезь с меня, и я покажу, что нужно сделать. – Я разрываю упаковку, достаю презерватив и, придерживая за кончик, раскатываю по возбужденному члену. – Готово. Осталось лишь снять твои трусики.
Она смеется, когда я укладываю ее на спину и запускаю пальцы под резинку розовых трусиков. Тех самых, розовых. Стягиваю их с ее длинных ног и бросаю на пол. Сев между ее бедер, я одной рукой поднимаю Алессию за талию к себе, стараясь не задеть ушибленный бок.
– Так не больно?
Она цепляется за мои плечи, и я приподнимаю ее над своим напряженным членом. Алессия целует меня, и, сочтя это ответом на своей вопрос, я медленно – ох, до чего же медленно – опускаю ее на свой член. Зубки Алессии смыкаются вокруг моей нижней губы, и я на миг думаю, что она укусит меня. Я полностью вхожу в нее, и она, ахнув, выпускает мою губу.
– Так хорошо?
– Да.
Запустив пальцы в мои волосы, она притягивает мое лицо ближе и целует – жадно, ненасытно, требовательно. С тем же пылом, что и на лестнице. Из-за утреннего происшествия или из-за того, что я признался ей в любви, но Алессия сегодня в ударе. Она двигается вверх и вниз. Снова и снова. Берет меня страстно и неистово. Это безумие…
И оно может слишком быстро окончиться!
– Эй! – Я придерживаю Алессию и отвожу волосы с ее лица. – Полегче, малышка. У нас весь вечер и вся ночь впереди. И завтрашний день. И послезавтрашний.
Я гляжу в темные, пьяные от наслаждения глаза, и мое сердце заполняет всепоглощающая нежность.
– Я с тобой, – шепчу я. – Я люблю тебя.
– Максим, – выдыхает она и наклоняется для поцелуя.
Обняв меня за шею, Алессия продолжает двигаться, только медленней, позволяя распробовать себя. Дюйм за дюймом. Плавно, неспешно… Райское блаженство.
Поднимается и опускается. Поднимается и опускается. Возносит меня с собой… все выше и выше… пока не начинает с криками содрогаться в оргазме, доведя и меня до пика наслаждения.
– О, Алессия…
Мы лежим, тихо и неподвижно. Молчим. Глаза. Носы. Щеки. Губы. Лица. Мы пристально смотрим друг на друга. Поглощаем друг друга взглядами. Огонь в камине бросает на нас отблески. Трещат поленья. Гулкое биение моего сердца замедляется. Алессия гладит пальцем мои губы.
– Я люблю тебя, Максим, – шепчет она.
Наклонившись, я опять целую ее. Она принимает меня, и мы вновь нежно занимаемся любовью.
Мы сидим под покрывалом, скрестив ноги и соприкасаясь коленями. Наше маленькое «убежище» освещает лишь слабый свет ночника-дракончика.
Алессия говорит.
Я слушаю.
Она без одежды, распущенные волосы спадают до талии, целомудренно прикрывая наготу. Алессия рассказывает, как разучивает новую композицию для фортепиано.
– Когда я впервые читаю ноты, я вижу цвета. Они… как это?.. соответствуют нотам.
– У каждой ноты свой цвет?
– Да. Ре-бемоль мажор, к примеру, зеленая, словно ель из Кукеса. Прелюдия «Капли дождя» вся зеленая. Местами становится темно-зеленой. У всех нот разные цвета. Хотя иногда у произведения несколько цветов. Например, у Рахманинова. Они… э-э… отпечатываются у меня в голове. Так я запоминаю. – Она пожимает плечами и лукаво улыбается. – Долгое время я думала, что цвета в музыке видят все.
– Жаль, что не так. – Я глажу ее щеку. – Ты особенная. А для меня – тем более.
Алессия мило краснеет.
– Кто из композиторов нравится тебе больше всего? Бах?
– Бах, – благоговейно подтверждает она. – Его музыка… – От избытка чувств Алессия всплескивает руками и закрывает глаза, словно впадая в исступленный религиозный транс.
– Повергает в трепет? – предлагаю я вариант.
– Да, – смеется она. И вдруг, посерьезнев и прикрыв глаза, признается: – Но мой любимый композитор – ты.
Я удивленно вздыхаю. Она редко говорит комплименты.
– Тебе нравятся мои произведения? Надо же. Ты мне льстишь. А какие цвета ты в них увидела?
– Твои произведения печальные и торжественные. Они синие и серые.
– Подходит, – бормочу я и думаю о Ките.
Алессия гладит меня по щеке, возвращая в реальность.
– Я наблюдала, как ты играл у себя в квартире. Я должна была убираться, а вместо этого смотрела на тебя. И слушала. Красивая была музыка. Я тогда еще сильнее в тебя влюбилась…
– Правда? – Меня переполняет радость. – Жаль, я не знал, что ты слушаешь. Я рад, что тебе понравилось. Ты так замечательно играла мою композицию в «Убежище»!
– Ты талантливый композитор.
Я беру ее руку и глажу ладонь.
– Ты выдающаяся пианистка.
Она улыбается и снова краснеет.
«Странно, что она непривычна к комплиментам».
– Ты талантливая. Красивая. Смелая. – Мои пальцы ласкают ее лицо, и я приникаю к ее губам. Мы целуемся, забыв обо всем. Алессия отстраняется, чтобы перевести дух, и смотрит на меня с желанием во взгляде.
– Может, займемся любовью… снова? – Она целует меня в грудь, прямо над сердцем.
«О боже…»
Алессия лежит головой у меня на груди, ее пальцы выбивают на моем животе какой-то незнакомый ритм, и мне это нравится. По внутренней телефонной связи я звоню на кухню.
– Денни, принеси в мою комнату ужин. Несколько бутербродов и бутылочку вина.
– Хорошо, милорд. Мясо будете?
– Да. А вино – «Шато О-Брион».
– Я оставлю поднос у двери, милорд.
– Спасибо. – Я улыбаюсь, услышав в ее голосе неприкрытую радость, и вешаю трубку.
