– Что?
Она смотрит на свои руки. На свои бесценные руки. И бережно кладет одну поверх другой.
«Ее бил какой-то мудак!»
– Мне пришлось сбежать.
– Еще бы.
Нужно дать ей знать, что я на ее стороне!.. Я накрываю ладонью ее руки и осторожно сжимаю. Безумно хочется посадить Алессию на колени и обнять, но я сдерживаюсь. Пусть выговорится. Алессия нерешительно глядит на меня, и я отпускаю ее руки.
– На маленьком автобусе я приехала в Шкодер, а оттуда мы уехали на грузовике: Данте, Илли и пять девушек. Одной из них было… то есть и сейчас, наверное, еще есть семнадцать лет.
Такая юная? Я удивленно вздыхаю.
– Ее зовут Блериана. В грузовике мы разговаривали. Много разговаривали. Она тоже из Северной Албании. Из Фиерзы. Мы подружились, собирались работать вместе… – Алессия умолкает, вновь переживая те дни или гадая, что стало с подругой. – Они забрали у нас все. В задней части грузовика поставили ведро… Ну, ты понимаешь.
– Чудовищно.
– Да, там жутко пахло. – Она передергивает плечами. – И у нас была бутылка воды. У каждой.
Лицо Алессии бледнеет – совсем как в нашу первую встречу.
– Успокойся. Я здесь. Я с тобой. Я хочу все узнать.
– Правда? – Она смотрит на меня пустым взглядом.
– Да. Если, конечно, ты сама хочешь мне рассказать.
Почему я хочу знать?
Потому что люблю ее.
Потому что она стала такой, как сейчас, пережив подобные обстоятельства.
– Ехали три или четыре дня, – глубоко вздохнув, продолжает Алессия. – Точно не знаю. Мы остановились, когда грузовик подъехал к… переправе? Кажется, это так называется. Там перевозят машины и грузовики. Нам дали хлеб. И черные пакеты – надеть на голову.
– Что?
– Это как-то связано с иммиграцией. Они измеряют… э-э… dioksidin e karbonit?
– Оксид углерода?
– Да, точно.
– В кабине, что ли?
Она пожимает плечами.
– Точно не знаю, но если его слишком много, то становится ясно, что в грузовике люди. В общем, его каким-то образом измеряют. Мы въехали на переправу. Там было шумно. Очень шумно. Работали двигатели. Шумели другие грузовики. Мы сидели в темноте. С пакетами на голове. А потом наш двигатель смолк, и мы слышали только скрежет металла и скрип шин. Море волновалось. Очень сильно волновалось. Мы все лежали. – Ее пальцы принялись поглаживать золотой крестик. – Дышать было трудно. Я думала, что умру.
– Неудивительно, что ты не любишь темноту, – хрипло произношу я.
– Одну из девушек стошнило. Этот запах…
– Алессия…
– Пока мы ели хлеб, еще до въезда на переправу, я услышала, как Данте сказал на английском, будто нам предстоит зарабатывать деньги, лежа на спине. Он не знал, что я понимаю. Так мне стало ясно, что нас ждет.
Меня охватывает жгучая ярость. Жаль, что я не убил ублюдка, как предлагал Дженкинс.
Алессия опускает голову, и я нежно поднимаю ее за подбородок.
– Сочувствую.
Я вижу в глазах Алессии не печаль и не сожалению, а злость.
– Слухи ходили и раньше. Пропадали девушки из нашего города и из соседних деревень. Даже из Косова. Я помнила об этом, когда садилась в автобус, но надеялась на лучшее.
Она сглатывает, и злость в ее взгляде сменяется болью. Она чувствует себя обманутой.
– Алессия, ты не виновата, и твоя мать тоже не виновата.
– Я рассказала девушкам о словах Данте. Трое мне поверили, в том числе Блериана. И когда представился случай, мы сбежали. Не знаю, спаслись ли остальные. – Голос Алессии звучит виновато. – У меня был адрес Магды, записанный на листке бумаги. Все праздновали Рождество, а я шла. Я шла несколько дней. Шесть или семь, наверное. Потом я нашла Магду, и она обо мне позаботилась.
– Благослови ее Бог.
– Да.
– Где ты спала, пока шла к ней?
– Я не спала. Почти не спала – было слишком холодно. В одном магазине я украла карту. – Алессия опускает взгляд.
– Я не представляю полностью, что тебе пришлось пережить, но я очень тебе сочувствую.
– Это было до того, как я встретила тебя. – Она слабо улыбается. – Теперь ты знаешь все.
– Спасибо, что рассказала. – Я целую ее в лоб. – Ты очень, очень смелая.
– Спасибо, что выслушал.
– Я всегда выслушаю тебя, Алессия. Всегда. Ну что, поедем домой?
Она с облегченным видом кивает, я завожу машину и выезжаю на трассу.
– Хочу спросить еще кое-что, – говорю я, обдумывая ее ужасную историю.
– Что?
– Как его зовут.
– Кого?
– Твоего… жениха, – последнее слово я почти выплевываю. Ненавижу этого мерзавца.
– Не скажу. – Она качает головой.
– Он прямо как Волан-де-Морт, – бормочу я себе под нос.
– Из «Гарри Поттера»?
– Ты читала «Гарри Поттера»?
– Ну да. Моя бабушка…
– Тайком провезла книги в Албанию, да?
Алессия смеется.
– Нет. Книги прислала Магда. Мама мне их читала. На английском.
– Так вот почему ты так хорошо говоришь на английском! Твоя мама тоже хорошо знает наш язык?
– Мама? Да. Отец… ему не нравится, когда мы друг с другом разговариваем на английском.
– Ну еще бы. – Чем больше я узнаю о ее отце, тем больше начинаю ненавидеть его. Хотя в этом не признаюсь. – Может, поставишь еще какую-нибудь песню?
Алессия листает список, и ее глаза загораются при виде имени Ру Икс.
– Мы танцевали под эту песню!
– Да, наш первый танец. – При воспоминании о нем я улыбаюсь. Такое чувство, будто это случилось сто лет назад.
Мы молча слушаем песню. Алессия покачивается в такт музыке. Радостно видеть, что после рассказа о жутком прошлом ей стало легче.
Она выбирает следующую песню, а я размышляю о подонке, который причинял ей боль – о ее женихе. Если я хочу защитить Алессию, я должен узнать о нем все. Кстати, нужно срочно узаконить пребывание Алессии в Англии. Брак со мной, возможно, решит эту проблему, но не исключено, что прежде ей понадобится здесь легализоваться. Надо позвонить Радже…
– Его зовут Анатолий. Анатолий Тачи.
– «Того, чье имя нельзя произносить вслух»?
– Да.
Я мысленно делаю пометку: запомнить это имя.
– Значит, ты все-таки решилась открыть его мне.
