Нужные слова нашел Эпплер. Мы вновь стали свидетелями его интеллектуальной мощи и деликатности — в том, как он подошел к теме. Поэтому я хочу процитировать конец его речи: «Позвольте мне сделать и последнее, очень общее замечание. Движение 1968 года дало нам много нового и хорошего. Но кое-что в результате оказалось под завалом: и в частности, у нас нарушилось чувство трагического. Мы готовы назвать все, что печально, «трагическим». Нет, ситуация трагична, когда человек все равно виноват, что бы он ни сделал. Конечно, бросая бомбы, будешь виноват. Но вопрос в том, когда твоя вина будет больше. Вот почему эта партия должна сейчас встать лицом к лицу с исполненным трагизма конфликтом, к чему она вовсе не подготовлена. Партия должна осознать: что такое трагическое решение. И затем она должна быть стойкой — так, чтобы каждый мог честно сказать другим: у меня есть серьезные основания так поступить. Затем должно действовать правительство. По моим впечатлениям, оно действует так, что мы будем чувствовать себя чуть менее виноватыми, чем в случае, если бы мы ничего не делали».
В речи Эпплера меня больше всего поразило, что он ухватил суть конфликта и вычленил ее в чистом виде. Мы должны были осознать, что в регионе, очевидно, происходит нечто, что я представлял себе как восстанавливающуюся связь времен: как если бы история Балкан, прерванная двумя мировыми войнами, вновь возвращалась — насколько это важно для этой книги — к началу девятнадцатого столетия.
Ни австрийскому многонациональному государству, ни Тито, под чьим кнутом возникла удивительная связка Сербии и Хорватии в Югославию, не удалось стереть глубинных противоречий: этнических, религиозных и политических. Удачная и одновременно неудачная попытка Венского конгресса 1814–1815 годов, после падения Наполеона, обновить политическую карту Европы привела, чуть ли не двести лет спустя, к непредсказуемому результату. Тогда, в начале XIX века, собрались далеко не последние представители держав, одержавших победу над Наполеоном.
Какой впечатляющий перечень имен мы видим на Венском конгрессе! От Австрии — князь фон Меттерних, от России — царь Александр I, от Англии — Вискант Кестлерих, от Франции — Шарль Морис де Талейран-Перижо, от Пруссии — князь Карл Август фон Харденберг и Вильгельм фон Гумбольдт. Великие имена. Они провели в Европе новые границы. Но при всей своей умудренности они в стратегическом плане посеяли семена раздора, которые из-за вроде бы достигнутого на Венском конгрессе согласия и единства были незаметны. Их самая большая ошибка состояла в том, что они не приняли в расчет растущие требования граждан иметь право голоса в определении судеб своих стран — надвигалась эпоха либерализма вместе с образованием национальных государств.
Хотя бы отчасти решения Венского конгресса позволяют понять этот непомерный взрыв запоздалой ненависти и религиозного фундаментализма, связанный в самосознании сербов с ощущением своей миссии, что когда-то уже послужило поводом к началу Первой мировой войны — поводом, желанным для Австрии и для хвастунов в Берлине. Тогда, в июне 1914‑го, все это вылилось в убийство Франца-Фердинанда, австрийского престолонаследника: как будто таким способом можно исправить историю! Последовали лишь нескончаемые страдания — от Сараево и по всей Европе.
И вот, на пороге XXI века, вновь возникла задача не только погасить тлеющий на Балканах очаг напряженности, но и привести регион к сотрудничеству и добрососедству. На мой взгляд, это важнейший вызов современности. А кроме того, это был беспримерный исторический конфликт. Его причиной не являлись — пусть даже замаскированные — империалистические интересы. Доступ к источникам сырья играл столь же ничтожную роль, как и приграничные столкновения, обычно вызывающие войну. Не было речи и о «смене режима» — это выражение приобрело свой смысл позже. Речь шла исключительно о гуманитарных целях. А одновременно и о том, готова ли объединенная Европа извлечь урок из кровавой истории XX века.
После двух жесточайших мировых войн объединенная Европа столкнулась с важнейшей задачей — не допустить, чтобы на Балканах опять лились реки крови в тщетных попытках перекроить историю. В ретроспективе мне кажется символичным совпадение начала и окончания войны в Косове именно с тем периодом, когда Германия была председателем Европейского совета. Йошке Фишеру и мне было заранее ясно, что все наши усилия должны быть направлены на достижение единственной цели этой войны: добиться скорейшего вывода сербской армии из Косова и таким образом как можно быстрее закончить войну. Сербия должна была гарантировать — в этом мы с Фишером тоже были едины, — что ее войска выводятся на вечные времена. А еще отсюда следовало: по окончании военных действий, ради поддержания и обеспечения мира, там придется разместить войска, включая солдат бундесвера.
О положении на Балканах, о чуть ли не средневековых структурах в разных частях Боснии и в Косове я узнавал в основном от Михаэля Штайнера, который стал моим советником по вопросам внешней политики. Годом раньше Штайнер возвратился из Боснии, где с 1996 по 1997 год он работал первым заместителем чиновника ООН по особым поручениям на Балканах, шведа Карла Бильдта. Получить такого знающего, компетентного советника было для меня большой удачей. Штайнер подтвердил наше предположение о том, что закончить эту войну, которая уже основательно разгорелась, можно лишь в том случае, если нам удастся перетянуть на свою сторону Россию. Однако уже давно при взгляде на Москву создавалось впечатление, что она охвачена своего рода панславянскими настроениями и держит сторону Белграда. Такой союзник был козырем для Милошевича, главы сербского правительства.
В конце концов удалось убедить колеблющихся русских в том, что прекращение поддержки Белграда послужит их собственным интересам — и это чрезвычайно большая заслуга немецкого министра иностранных дел Фишера. Возможно, успеху способствовало, что американцы и англичане открыто обсуждали план введения в Косово и наземных войск, если ударов авиации по стратегическим военным целям в Югославии и в Косове окажется недостаточно. Наземная войсковая операция, а вместе с ней — вероятность размещения в этом регионе войск НАТО на необозримо долгий срок не могли отвечать геостратегическим интересам Москвы.
В начале июня 1999 года тогдашний российский уполномоченный по Югославии Виктор Черномырдин прибыл в Петерсберг под Бонном для беседы с американским переговорщиком Стробом Талботом при посредничестве президента Финляндии Марти Ахтисаари, которого я еще в мае при моем кратком визите в Хельсинки уговорил выступить с миссией европейского посредничества. Чтобы эта встреча состоялась, Йошка Фишер сумел нажать на все мыслимые дипломатические рычаги. А накануне мы согласовали четкий перечень условий для прекращения военных действий.
Ахтисаари должен был настоять на трех пунктах:
— Белград осуществляет окончательный вывод сербских регулярных войск и всех милитаризованных сил из Косова.
— Белград соглашается поставить провинцию Косово под мандат ООН.
— Белград дает согласие на размещение там международного воинского контингента под руководством НАТО.
Все попытки добиться мира оказались на грани провала, когда начали поступать экстренные сообщения телеграфных агентств: американские бомбардировщики НАТО превратили в кучу развалин китайское посольство в Белграде. Сразу было ясно, что этот инцидент нельзя занести в графу «непредумышленное причинение ущерба» и что «сожалениями по этому поводу» дело не ограничится. Жертвы этой непростительной ошибки — убитые и раненые — вызвали серьезные волнения как в китайских массах, так и в их правительстве.
