Книга Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций], страница 24. Автор книги Герхард Шредер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]»

Cтраница 24

Ради собственных интересов некоторым американским политикам всегда милее Европа, раздираемая спорами. Divide et impera [16] — с точки зрения Вашингтона, эта формула годится и для отношений с Европейским союзом. Так было при Клинтоне и неизменным осталось при Джордже У. Буше, и это касается не только военных вопросов. То же самое в торгово-экономической политике. По окончании конфликта между Востоком и Западом внутриполитические интересы США вышли в трансатлантических отношениях на передний план, и создается впечатление, что американская и европейская точки зрения все чаще дрейфуют в разные стороны. Это относится к борьбе с терроризмом, к вопросам международного права и к Международному суду в Гааге и в значительной мере к охране окружающей среды. Брюссель не имеет реального веса в Вашингтоне, и в этом есть доля вины самих европейцев. Вашингтон всегда может рассчитывать, что в любой европейской столице ему удастся сыграть на чьем-то тщеславии. Вашингтон может полагаться на особые отношения с Великобританией — так идея Блэра об обеспечении общеевропейской безопасности почему-то не вызвала поддержки в Англии. Достаточно было американским друзьям показать, что им это не нравится, — и стремление английского правительства к общеевропейской безопасности быстро угасло.

В остальном же, при всех помехах, внешняя политика государств ЕС стала по-настоящему реалистичной лишь после того, как в нее было включено волеизъявление объединенной Германии. Это был долгий путь, и занял он почти целое десятилетие. Первым, кто высказался за «полноценное участие Германии» во всех акциях по поддержанию и сохранению мира, был тогдашний Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Бутрос Бутрос-Гали. Он назвал «предрассудками» отношение, когда международное сообщество страшится использовать вооруженных немецких солдат или делает различия между странами, в которых, по соображениям исторического характера, сами немцы считают возможным или невозможным свое участие. Но все же эти слова почти не оказали воздействия на внутриполитические дебаты в Германии.

Во всяком случае надо иметь в виду, что замечание Бутроса-Гали прозвучало в то время, когда немцы совсем не были готовы к мысли о том, что со свершившимся воссоединением должна будет возрасти и доля ответственности увеличившейся Германии во внешней политике. Если с сегодняшней точки зрения это выглядит как игнорирование реальности, сделаем ссылку на то, как быстро меняются обстоятельства: в начале 90‑х годов лишь немногие вдумчивые зарубежные наблюдатели могли правильно оценить сформированное под воздействием двух мировых войн самовосприятие немцев. Тогда существовало две точки зрения на вопрос об участии немецких солдат в зарубежных контингентах международных сил — одна изнутри и другая извне — и они были несовместимы.

Дебаты в Германии по поводу происходящего в Боснии и Герцеговине — всего в часе лета от немецкой границы — воспринимались извне как странные, чудаковатые и ведущие к самоизоляции. Я помню, как в 1993 году мы горячо спорили, можно ли разрешить немецким экипажам летать в самолетах НАТО, если их захотят использовать по заданию ООН для исполнения ее решений. Бесспорным считалось только участие в операциях по обеспечению гуманитарных миссий, когда, например, предоставлялись транспортные самолеты бундесвера для снабжения части населения Боснии по воздуху продовольствием. Именно тогда в НАТО возникли первые сомнения в том, что Германия останется верна своим союзническим обязательствам.

Тогда Федеральный конституционный суд навел порядок в крайне запутанном положении дел по правовому статусу. Так, в 1993 году КС снял некогда введенный запрет на участие немецких солдат в полетах самолетов AWACS над Боснией. Годом позже конституционные судьи в Карлсруэ пришли к выводу, что Основной закон уполномочивает Федерацию «не только на вступление в систему коллективной безопасности и на согласие в связи с этим ограничить свои основные права», но также предполагает конституционно-правовые основания «для выполнения связанных с принадлежностью к такой системе типичных задач». Это дало возможность Германии принять «полноценное участие в миссиях мира ООН».

Затем в 1996 году последовало решение бундестага — принятое, между прочим, голосами СДПГ — направить около трех тысяч солдат в Боснию для участия в воинском контингенте международных сил. В июне 1998 года бундестаг проголосовал за продление этого мандата с учетом голосов депутатов от «Союза‑90/Зеленых». Но, несмотря на существенное прояснение правового положения, осознание в Германии последствий такого развития было еще далеко от реальности. Возможно, то была маленькая хитрость Истории: именно красные и зеленые должны были взять на себя политическое руководство, чтобы Германия смогла справиться с новой ответственностью.

Глава IV. 11 сентября 2001 года и его последствия

26 мая 2004 года в солидной и уважаемой газете «Нью-Йорк таймс» появилась передовица, посвященная их собственной работе, под названием «"Таймс" и Ирак». Этот текст я процитирую полностью:

От издателей.

«Таймс» и Ирак


В течение прошедших лет в этой газете мы с актуальной точки зрения освещали решения, приведшие к войне Соединенных Штатов в Ираке. Мы исследовали ошибки американских и сотрудничавших с ними секретных служб, прежде всего в отношении тех сведений, которые касались вооружения Ирака и его связей с международным терроризмом. Мы подвергали проверке обвинения правительства в легковерии, в том, что оно разжигает определенные настроения и использует их в своих целях. Ну вот, пора подвергнуть и самих себя такому же испытанию.

Просматривая сотни статей, написанных нами в преддверии войны и к началу оккупации, мы отметили огромное множество, высочайших журналистских достижений, которыми можно гордиться. Сообщения в большинстве случаев с точностью отражали наш уровень осведомленности на тот момент — а эти сведения нелегко выудить у представителей секретных служб, которые и сами располагали лишь отрывочной информацией. Если в наших сообщениях шли неполные данные или если они неверно истолковывались, то затем мы публиковали уточнения и более полные сведения. Это нормально для ежедневной репортажной журналистики.

С другой стороны, мы обнаружили и немногие сообщения, которые не были настолько точны, насколько бы следовало. В некоторых случаях тогда еще спорная и сегодня воспринимающаяся как сомнительная информация была недостаточно проверенной и прошла беспрепятственно. Сегодня нам было бы легче на душе, если бы мы тогда более энергично расспрашивали тех, кто выступал с какими-то утверждениями после того, как всплывали новые доказательства — или не всплывали.

Эти проблемные статьи хотя и принадлежат разным авторам и посвящены разным темам, все же имеют нечто общее: они все, в большей или меньшей степени, основываются на сообщениях из одного круга — ссыльных и беженцев, иракцев в изгнании, которые лично могли быть заинтересованы в смене режима в Ираке. Достоверность подобной информации в последнее время все сильнее ставится общественностью под сомнение. Начиная как минимум с 1991 года, в статьях «Таймс» очень часто упоминается как источник известнейший агитатор против Саддама Ахмад Халаби. Через него репортеры выходили на контакт и с другими иракцами в изгнании. Халаби стал любимцем «ястребов» в правительстве Буша, и лишь на прошлой неделе было установлено, какие суммы он получал за свои досье на людей из среды изгнанников. Правительственные чиновники, уверенные в необходимости ввода войск в Ирак, в своем служебном рвении часто подтверждали слова этих изгнанников, что отнюдь не облегчало работу журналистов. Периодически члены правительства признавались, что проглотили ложную информацию из тех же кругов. То же самое происходило со многими новостными агентствами — и с нами в частности.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация