Книга Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций], страница 26. Автор книги Герхард Шредер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]»

Cтраница 26

Свою долю внесло и выступление 5 февраля 2003 года в Совете Безопасности ООН экс-главы Генерального штаба и тогдашнего министра иностранных дел в правительстве Буша Колина Пауэлла. Пауэлл — как известно, настроенный оппозиционно к внешнеполитическому курсу вице-президента Чейни и заместителя министра обороны Вулфовица — говорил, покинув свой пост в правительстве, что этот доклад стал «позорным пятном» на всей его карьере. В тот день США беспечно поставили на кон свою международную репутацию — и проиграли по многим позициям. Почти все, о чем Пауэлл в своем докладе перед мировой общественностью в этот исторический момент сообщил об Ираке — о связях с «Аль-Каидой», о мобильных лабораториях по производству отравляющих газов и об оружии массового уничтожения, — основывалось на несерьезных, а то и ложных утверждениях перебежчиков и информаторов, стремившихся разжечь эту войну. Очевидно, некоторые из тех, кто поставил министра иностранных дел в такое положение, должны были понимать, насколько неубедительны эти мотивы для развязывания войны. Кому нравится, пусть сочувствуют Бушу и Пауэллу, когда оба впоследствии, ссылаясь на интриги, ополчились на каких-то конкретных интриганов, отправивших Пауэлла как главного свидетеля обвинения на разбирательство во всемирной организации — с сомнительными и надуманными уликами против Ирака. Если Буш и Пауэлл позволили ввести себя в заблуждение, это обусловлено их личной беспечностью и небрежностью в работе с информацией от собственных секретных служб.

Подобные выступления способствовали тому, что ощущавшаяся во всем мире после 11 сентября мощная и солидарная поддержка США превратилась в свою резкую противоположность. Для всех друзей Соединенных Штатов — а я причисляю себя к их числу — не до конца еще прояснен вопрос: почему нужно было довести дело до войны? Мне кажется, существует целый клубок причин и событий, и, если их описать, можно промаркировать путь, по которому Америка маршем шла в иракскую войну. Во многих моих беседах с главами правительств разных стран затрагивался этот вопрос. Ни одного из этих людей нельзя упрекнуть в антиамериканизме только за то, что они реагировали отчуждением на смену выдвигаемых доказательств, обоснований и мотивировок и на те решения, которые Вашингтон все чаще принимал в одиночку.

Причина, очевидно, кроется в том, что мы совершенно недооценивали религиозный и соответственно морализаторский неоконсерватизм в США: с приходом к власти администрации Буша это мировоззрение и повело мировую державу роковым курсом. Но у нас тогда скорее создалось впечатление, что последняя из оставшихся сверхдержав просто не хочет исполнять роль, предписанную ей после потрясений 80‑х и 90‑х годов, когда прекратил свое существование биполярный мир. Вместо того чтобы искать и использовать шансы для установления нового миропорядка, уходя от ортодоксальности времен холодной войны, американцы по окончании президентского срока Билла Клинтона начали переориентировать свою внешнюю политику в первую очередь на обеспечение собственных внутриполитических интересов.


Кое-какой опыт накопился еще до теракта в Нью-Йорке: происходили разные случаи, способствовавшие началу трансатлантического отчуждения. Но весь наш скепсис словно ветром сдуло, все это стало просто пустяками, когда на нас обрушилось 11 сентября 2001 года. Эта дата запечатлелась на жестком диске всемирной памяти, и ее уже ничем не вытравить. В воображении не укладывалось, что два гражданских самолета — сознательно и без оглядки на своих пассажиров — могут быть направлены на башни-близнецы, фирменный знак метрополии Нью-Йорк, и унести за собой в смерть еще тысячи человек. Синее небо, чудесный осенний денек!.. В 8.45 утра в Нью-Йорке произошла смена эпох. Неуверенность и всеобъемлющее недоверие овладели с этой минуты чувствами людей во всем мировом сообществе.

Четверг 11 сентября начался у меня совершенно нормально. Это была неделя, когда в бундестаге обсуждался бюджет. Его должен был представить Ганс Айхель — федеральный министр финансов. Конечно, я, как положено по должности, присутствовал на дебатах, которые начинались в 11 утра. В 13.30 у меня была назначена встреча с Орбаном, тогдашним венгерским премьер-министром, прибывшим в Берлин в связи с открытием нового венгерского посольства. Мы обсудили вопросы вступления его страны в Европейский союз. Особых проблем не возникло, поскольку Венгрия уже неоднократно подтверждала свое стремление присоединиться к ЕС. Итак, обычные дела. Незадолго до 15.00 я снова был в своем кабинете и работал над речью по бюджету, чтобы на следующий день выступить в бундестаге. Предстоял обычный ритуал: мое выступление, затем вполне ожидаемый хлесткий ответ тогдашнего лидера оппозиции Фридриха Мерца, затем очень грозные банальности председателя СвДП и заключительная часть — комедийный номер баварца Михаэля Глосса.

В эту минуту в кабинет ворвалась руководитель моего бюро Зигрид Крампитц. Я точно помню ее слова: «Нападение на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке!». И сразу же — телефонный звонок. Это была моя жена. Всхлипывая, она сказала: «Включи телевизор, это ужас!». Для нее, журналистки, пожившей в Нью-Йорке, этот город был не просто точкой на карте. Он стал ей родным. Там, как ни в одном другом городе, уживаются разные культуры, и в Манхэттене отражается разношерстная пестрота голубой планеты во всем ее человеческом разнообразии. Нью-Йорк для многих — город свободы и толерантности. Столетиями этот город давал прибежище притесняемым, преследуемым и беглецам со всей земли. Символ надежды, обещание счастья и лучшей жизни. Дорис прожила в Нью-Йорке два года. Ее дочь Клара там родилась, и она любит этот город.

Я включил телевизор. Картина, которую я увидел, глубоко меня потрясла. Последовательность кадров я уже не припомню, но помню, что видел людей, в отчаянии выпрыгивавших из окон небоскребов. Они знали, что все равно умрут, но не хотели мучительно задыхаться или сгореть заживо. Я помню, как люди мчались по улице от наползающих обломков зданий. И помню, что у меня текли слезы от сострадания к этим невиным, на которых обрушили ад. Моей первой реакцией было полуобморочное состояние, а за ним — взрыв ярости в адрес тех, кто все это устроил.

В тот момент я еще не думал о далеко идущих политических последствиях этого события, слишком глубоко я был потрясен. Впрочем, одно было ясно: после этой атаки на Америку ничто не останется прежним. Ясно было также, что нам в правительстве следует принять свои меры. Я связался по телефону с министром иностранных дел Фишером, министром внутренних дел Шили и министром обороны Шарпингом, с тем чтобы они незамедлительно явились в Ведомство канцлера. Первым появился Фишер, невероятно серьезный и озабоченный. Все участники той первой конференции хорошо сознавали, что американское правительство должно действовать, и оно будет действовать. Мне было важно, чтобы Германия выступила как можно более сплоченно, то есть вместе с оппозицией, и так же сплоченно исполнила свои союзнические обязательства. А это, по всей вероятности, потребует и участия бундесвера в военных акциях, которые предпримут американцы, — вот что отчетливо вырисовывалось перед моим внутренним взором. Следовало убедить кабинет министров, правящую коалицию и оппозицию в необходимости нашей полной солидарности с Соединенными Штатами Америки.

Сразу же после первой встречи я переговорил по телефону с председателем бундестага Вольфгангом Тирсе, с председателем фракции СДПГ Петером Струком и с председателями других парламентских партий и фракций и пригласил их для обсуждения ситуации в Ведомство канцлера к 20.00. Совет безопасности ФРГ созывался на 17.00. Перед заседанием Совета безопасности я побеседовал по телефону с президентом Йоханнесом Рау. И в этой беседе речь шла исключительно о солидарности с Соединенными Штатами Америки, и мы были едины в своем мнении по этому вопросу.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация