Переговоры в Ницце в значительной мере определялись старым мышлением. Но вместе с тем этот саммит дал импульс к созданию проекта Европейской конституции. В октябре 2004 года проект конституции наконец со всей торжественностью был подписан, а в проекте вопрос о голосовании разрешается без искусственного распределения голосов — так называемым двойным большинством. Иначе говоря: если за принятие какого-то предложения голосует 55 процентов стран, представляющих минимум 65 процентов населения ЕС, то это считается квалифицированным большинством.
За прошедшее время — от саммита в Ницце и до решения о голосовании двойным большинством — Жак Ширак изменил свою прежнюю, слишком зависимую от прошлого позицию. В дискуссиях с главами государств Евросоюза он теперь вновь и вновь повторял: вы должны понимать, что германский канцлер не может запросто отмахнуться от 15 миллионов немцев, делая вид, будто население его страны осталось таким же, как до объединения Германии.
Подобное изменение во взглядах в конечном счете обусловлено принятием важного факта: Европа как политическая единица способна нормально функционировать только при взаимной поддержке Германии и Франции. И, как показывает первая неудача с ратификацией конституции, этот проект не нашел понимания вовсе не из-за того, как в нем определялось квалифицированное большинство. Скорее всего, данному проекту не хватает четкого описания самой сути Европы — союза государств, выступающих за социальное равенство и справедливость. Задаваясь вопросом, кто же в первую очередь привлек мой интерес к германо-французским отношениям, я вспоминаю Брижит Созей. Она работала главным переводчиком у французских президентов: от Помпиду — до Миттерана. Вплоть до смерти Миттерана Брижит была его доверенным лицом и советчицей. В 1993 году она вместе с Рудольфом фон Тадденом, теперь уже вышедшим на пенсию профессором новой истории в Геттингене, основала в Генсхагене Берлинско-Бранденбургский институт германо-французского сотрудничества в Европе. Этот институт стал своего рода мозговым центром, где в непринужденной атмосфере велись и по сей день ведутся свободные дискуссии об особенностях двух наших стран и о будущем Европы.
Весной 1998 года мне позвонил Рудольф фон Тадден, мой хороший знакомый еще с геттингенских времен, и спросил, как бы нам встретиться, чтобы он представил мне Брижит Созей. За всю свою жизнь я нечасто встречал столь умных и красноречивых женщин. Брижит была увлечена великой идеей: в падении Берлинской стены она усматривала уникальный шанс для всей Европы — ей уже тогда было ясно, что процесс объединения возможен только в том случае, если его станут продвигать и Германия, и Франция.
Представительница просвещенной французской буржуазии, Брижит Созей долгое время жила и работала в Германии и по собственному опыту знала национальные черты характера и особенности наших народов. Она хорошо понимала, какие недоразумения возникают в отношениях между нашими странами и чем это грозит. Своей главной задачей Брижит считала предотвращение этих недоразумений, установление лучшего взаимопонимания и доверия между нашими народами. Итак, наше знакомство состоялось в самый разгар моей избирательной кампании 1998 года.
Я не мог не поддаться ее шарму — сочетанию ума с благородством и фундаментальной образованностью. Ее аргументы и точность анализа были очень убедительны. И вот в один прекрасный солнечный день мая 1998 года мы с Брижит, сидя на террасе ганноверского замка Ляйнешлосс, замыслили следующее: если исход выборов решится в мою пользу, то советником федерального канцлера Германии по вопросам германофранцузских отношений станет француженка Созей. Надо признать, это действительно было нечто новенькое, ошеломившее политические элиты как в Германии, так и во Франции. Однако все так и произошло — в полном соответствии с нашим замыслом.
За годы совместной работы я многому у нее научился. Не связанная обязательствами с каким-то определенным ведомством, Брижит могла дистанцироваться от повседневной текучки в политической жизни и заниматься комплексными вопросами. Она действовала, как проводник через границу. Имея крепкие связи в немецком и во французском обществе, она очень способствовала развенчанию наших обоюдных предрассудков: во Франции — по отношению к красно-зеленому немецкому правительству, и уж во всяком случае ко мне как к федеральному канцлеру, и в Германии то же самое — разумеется, в обратном направлении.
Брижит Созей скончалась после тяжелой и продолжительной болезни в ноябре 2003 года в возрасте 55 лет. Для меня ее смерть — очень болезненная утрата.
Другим моим «проводником через границу» был журналист Райнхард Хессе. От него я узнал много важного об исламском мире. Из-за тяжелой болезни его жизнь тоже оборвалась слишком рано. С Хессе я познакомился, когда был еще лидером оппозиции в ландтаге Нижней Саксонии, а впоследствии вместе с ним я написал обе свои книги: «Экзамен на аттестат зрелости» (1993 г.) и «И если мы свою страну улучшаем…»
[44] (1998 г.).
Когда в 1998 году мы одержали победу на парламентских выборах, Хессе с готовностью отказался на время от журналистики и поддержал меня своими знаниями, и прежде всего писательским талантом.
Это был просвещенный человек левых убеждений с большим и разнообразным международным опытом. Он владел английским, французским и арабским как родным языком, у него были друзья во всем мире, он жил в Каире, в Бейруте, в Берлине, и женат он был на ливанке. Хессе, как и Брижит, держался на дистанции от рутинной работы в правительстве. У него возникали замечательные идеи, и благодаря своему опыту он умел внести свежий и оригинальный взгляд. Его перу принадлежали проекты важных речей и текстов, которые имели принципиальное значение и помогали мне выйти за рамки сегодняшнего дня. Место его последнего упокоения — берлинское «Кладбище Доротеи». На его могильном камне написано: «Он постоянно нас удивлял». Да, таким он и был. И его смерть я воспринял как уход очень близкого человека.
Один из труднейших вопросов европейской политики за время моего канцлерства был связан с началом переговоров о приеме в ЕС Турции. Я хорошо понимал, что это чревато внутриполитическими проблемами. ХДС/ХСС — за редкими исключениями, к числу которых в их фракции прежде всего относился Фолькер Рюе, — развернули свою политику в отношении Турции в обратном направлении. Более шестнадцати лет правительство Коля придерживалось, во всяком случае формально, решений Европейского союза, вновь и вновь подтверждавших, что Турция отвечает критериям членства в ЕС, а переговоры о ее приеме должны начаться, как только эта страна будет соответствовать «копенгагенским критериям». Но теперь, в оппозиции, все это перестало быть важным для ХДС/ХСС, поскольку анти-турецкая политика сулила большую выгоду во внутренних делах. Мне было ясно, что я со своей поддержкой стремления Турции стать членом ЕС в нашем обществе примкну к меньшинству. Так оно и вышло — согласно опросам общественного мнения. Тем не менее я считал, что европейская политика Германии должна быть последовательной, и решительно поддерживал Турцию, выбравшую для себя европейский путь развития.
