В течение месяцев, даже лет эти разногласия парализовали политическую деятельность молодых социалистов. В итоге теоретики получили большинство голосов, а прагматики просто ушли, потому что им надоели ночные дебаты. Я же, напротив, остался и не изменил своей позиции. Поскольку фракция теоретиков все-таки хотела сохранить связь с СДПГ, был образован так называемый коллективный президиум, состоявший из трех человек. Двое представляли фракцию теоретиков, а третьим был избран я. Казалось, что властные отношения определились, хотя и не окончательно. Распределение обязанностей в нашем президиуме гласило: круг теоретических разработок I и круг теоретических разработок II — для двоих моих коллег. На мою долю оставалось лишь поддержание контактов с СДПГ, работа с общественностью и касса. С этого началась моя политическая карьера. Итог известен.
Позже у нас, молодых социалистов в Нижней Саксонии, сформировался другой подход. Большинство уже было убеждено: политика, основанная на интересах большинства и использующая достаточно решительную агитацию, имеет шанс добиться успеха, даже выступая против мощных экономических интересов. Впоследствии, когда я стал федеральным канцлером в составе красно-зеленой коалиции и добивался «атомного консенсуса» по проблеме регулируемого ухода от ядерной энергетики, в моей памяти вновь и вновь возникала та же мысль. И на практике это вылилось во вполне удавшуюся попытку ограничить могучую власть капитала, поскольку мы фактически продиктовали энергетическим концернам: вы будете останавливать атомные станции — на них, как говорится, можно делать деньги и во сне, — как только станция отработает установленный, вполне разумный срок. И это должно быть сделано, даже если не обнаружится нарушений норм безопасности и станция могла бы функционировать дольше. Этот случай, с точки зрения теоретиков марксизма невозможный или достижимый лишь революционным путем, еще ждет своего анализа.
В 1978 году я был избран председателем федерального Союза молодых социалистов. На этом посту я и занимался политикой до начала 1980 года. С 1976 по 1990‑й я работал адвокатом в Ганновере и вел в это время несколько интересных в политическом отношении дел.
В 1978 году я стал адвокатом Хорста Малера
[3], он тогда отбывал заключение. Для меня это не имело политического подтекста: по моим впечатлениям, он покончил со своим рафовским прошлым. Сначала речь шла об отпуске, которого надо было добиться, затем об освобождении Малера после отбывания двух третей срока заключения. Для меня, молодого адвоката, интересующегося уголовным правом, это и так уже было серьезным испытанием. А поскольку к тому моменту я стал председателем федерального Союза молодых социалистов, к делу было привлечено куда больше внимания, чем мне бы того хотелось. О деле Малера писал известный журналист Юрген Лайнеманн, звезда журнала «Шпигель». И президиум СДПГ во главе с Вилли Брандтом занялся как самим делом, так и молодым адвокатом. В президиуме нашлись люди, которые стали давить на меня, с тем чтобы я отказался от ведения этого дела. А затем Вилли Брандт, в свойственной ему неподражаемой манере, дал понять, кому следовало, что мои адвокатские полномочия сами по себе не подлежат критике, пока я буду действовать в рамках законных предписаний и соблюдать все правила адвокатуры. Именно так я и поступал.
Примерно тогда же я должен был защищать двух пасторов-гомосексуалистов. Земельная церковь Ганновера собиралась их уволить, поскольку они открыто демонстрировали свои сексуальные предпочтения. Средства массовой информации в подробностях освещали столь необычное событие, поэтому я могу позволить себе написать об этом, не нарушая этических норм своей профессии. В те времена невозможно было представить, чтобы крупный политик, скажем, уровня берлинского бургомистра, открыто признал свою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Предубеждения в отношении гомосексуализма были очень сильны. Не хочу скрывать, я тоже имел свои предрассудки. И мне приходилось ломать себя, чтобы непредвзято общаться с клиентами. Но в ходе судебных разбирательств — а в обоих случаях тогда признали правоту церкви — и в беседах с клиентами я очень многое понял и узнал. И сегодня я рад, что, оказавшись во главе правительства, я внес свою лепту в доработку законодательства об уравнивании в правах — вплоть до уровня, который я считаю справедливым и обоснованным. Я верю: это позволит многим людям, и прежде всего тем, кто не пользуется известностью, выйти из вынужденной изоляции и избавиться от отчаяния.
Много шума было и вокруг процессов, на которых я выступал против запрета на профессии в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов. В 1972 году правительство Брандта приняло так называемый указ о радикалах. Предположительно это было связано с внешней политикой. Правительство хотело таким образом воспрепятствовать правым в их диффамации восточной политики Вилли Брандта, поддерживающей, якобы, коммунистические взгляды. Безнадежная затея, как вскоре выяснилось: этот указ ударил по учителям, юристам и т. д. — вплоть до машинистов локомотивов на железной дороге. Ситуация особенно обострилась, когда Конституционный суд ФРГ в 1975 году подтвердил, что на государственную службу нельзя принимать лиц, принадлежащих к партиям или группировкам, которые признаны антиконституционными. Тут попали под удар члены Германской коммунистической партии и активисты мелких марксистских организаций, образовавшихся после распада движения 1968 года. Указ о радикалах в государственной практике превратился в дубинку, карающую инакомыслящих. Выступая в защиту этих людей в судах, я постоянно твердил: немецкое конституционное право и нормы, регулирующие правовое положение госслужащих, должно карать не за убеждения, не за образ мыслей, а только за антиконституционные действия на службе. Большинство этих процессов я проиграл. С тем большим облегчением я одним росчерком пера отправил эту практику на свалку истории — по крайней мере в Нижней Саксонии, когда стал там премьер-министром. И под впечатлением от этих событий я никогда уже больше не считал право, правомочия и судебную практику чем-то стоящим вне политики. И по сей день я придерживаюсь того же мнения.
В 1986 году я предпринял первую попытку в борьбе за пост премьер-министра Нижней Саксонии. Накануне выборов в ландтаг на своем старом «фольксвагене» я трясся по ухабам по просторам страны. Я хотел выдвинуть свою кандидатуру против занимавшего тогда этот пост Эрнста Альбрехта и прочесывал местные объединения и низовые ячейки СДПГ, знакомясь с партией. В прокуренных пивных, в задних комнатах и за прилавками, в разговорах и спорах я доучивался и переучивался, узнавая, как много надежд и чаяний питает эту партию, как высок уровень доверия, на котором она стоит. Многие партийцы помнили меня с тех пор, как я был председателем Союза молодых социалистов, что отнюдь не прибавляло мне шансов: наши былые дебаты люди воспринимали как свой тяжкий крест.
В других местах меня встречали с недоверием, поскольку некоторым мой взлет наверх казался слишком стремительным. В 1980 году я был избран в бундестаг. В 1983 году я сменил на посту председателя Ганноверского отделения СДПГ Петера фон Эрцена, отказавшегося повторно выдвигать свою кандидатуру. Таким образом, я был свежеиспеченным председателем крупнейшего районного отделения СДПГ в Нижней Саксонии.
