Позиции Эрдогана в ходе этих переговоров, без сомнения, укрепились. Пападопулос долго настаивал на том, чтобы протокол был не только подписан, но ратифицирован и введен в действие до начала переговоров с Турцией о ее вступлении в ЕС. Заседание Европейского совета несколько раз прерывалось. Наконец Шираку, Блэру и мне удалось убедить обе стороны, что факта подписания дополнительного протокола будет достаточно для начала переговоров о вступлении Турции в ЕС, то есть формального признания Республики Кипр не требуется, а ратификация может произойти и позже.
Вопрос о том, как поступить с находящейся в изоляции северной, турецкоговорящей частью Кипра, не играл никакой роли в дискуссиях Европейского совета. Однако на переговорах между Шираком, Блэром, мною и Эрдоганом именно этой теме уделялось большое внимание. Все мы знали, что 26 апреля 2004 года — то есть до вступления Республики Кипр в ЕС 1 мая — министры иностранных дел согласились создать рамочные условия для прямой торговли между Европейским союзом и северной частью Кипра и предоставить этой части острова финансовую помощь в размере более 250 миллионов евро. Но Эрдоган считал, что прекратить изоляцию Северного Кипра важнее, чем получить деньги из Брюсселя, потому что экономика сможет встать на ноги, только если эта часть острова будет постепенно интегрироваться в европейский внутренний рынок, получив свободный доступ к товарам и развивая туризм.
В начале 2006 года правительство Турции разработало так называемый План десяти пунктов, в котором предлагается установить взаимообусловленность
[45]: ратификацию и введение в действие протокола, с одной стороны, и прекращение изоляции северной части Кипра — с другой. Возможно, с формальной точки зрения, в рассматриваемых решениях Евросоюза нет правовых оснований для установления взаимообусловленности. Однако Турция, без сомнения, имеет моральное право требовать, чтобы Евросоюз позаботился о прекращении изоляции Северного Кипра. Если же из-за упомянутых взаимных условий в переговорах о вступлении Турции в ЕС возникнут трудности, то Евросоюз во всех своих действиях непременно должен учитывать этот совокупный контекст. Затягивание, а тем более отмену переговоров ни в каком случае нельзя объяснить ссылками на декабрьские дискуссии 2004 года.
Я знаю, что к концу этого многотрудного процесса — его продолжительность пока невозможно определить, но, тем не менее, он тоже когда-то закончится — свое согласие на вступление Турции должна будет дать каждая страна сообщества. Чтобы убедить всех и каждого, Турции предстоит большая работа над собственной идентификацией — в европейском направлении. Но при этом и европейцы, исходя из собственных интересов и ради укрепления мирных перспектив, должны поддерживать Турцию, вместо того чтобы в бурных дискуссиях разбрасывать камни на ее пути. Нельзя игнорировать и тот факт, что отрицательное отношение к Европейской конституции во Франции объясняется, в частности, и турецкой тематикой: здесь, во Франции, вступление Турции в ЕС рассматривают как потенциальную опасность для собственных рабочих мест и уровня заработной платы.
И в этой связи мои самые большие комплименты Жаку Шираку. Прекрасно понимая, что это отнюдь не поможет ему на референдуме по Конституции ЕС, он, тем не менее, открыто поддержал позицию Германии в отношении Турции. И это еще раз доказывает, что в европейской политике Франции происходят важные изменения.
Таким образом, в деле расширения и углубления связей внутри Евросоюза достигнуты значительные успехи. Важную роль в общем процессе сыграл саммит ЕС в марте 1999 года, прошедший в Берлине под председательством Германии. красно-зеленая коалиция в тот момент только что пришла к власти, нам нужно было начинать реформу аграрной сферы, прояснять финансовые перспективы и вопросы структурной политики. Мы храбро сражались и, как мне кажется, весьма убедительно опровергли мнение тех, кто считал, будто новое, неопытное в европейских делах немецкое правительство можно с легкостью переиграть за столом переговоров. Берлинский саммит стал исходной точкой для начала описанных выше постепенных изменений в европейской сельскохозяйственной политике с целью ее переориентации на качество и сбережение природных ресурсов.
Затем следует отметить копенгагенский саммит в декабре 2002 года: на нем было принято решение о процедуре приема десяти новых членов ЕС. Тогда дело чуть не кончилось отказом для Польши — если бы не заступничество Германии, поддержавшей своего восточного соседа. Нужные компромиссы, включая и довольно существенные материальные уступки, были найдены благодаря аргументам немецкой стороны. В конечном счете усилия нашей делегации содействовали успеху саммита в Копенгагене, а вместе с тем и своевременному расширению Евросоюза, в который разом вошли десять восточноевропейских стран. Именно мы пошли навстречу пожеланиям делегации Польши под руководством ее тогдашнего премьер-министра Лешека Миллера и взяли на себя значительное финансовое бремя. Сегодня в Польше об этом факте предпочитают не вспоминать. И я не думаю, что нынешнее польское правительство своими антинемецкими, антироссийскими и антиевропейскими выпадами действует в интересах собственной страны: как в среднесрочной, так и в долговременной перспективе.
Официальной датой вступления новых членов в ЕС было назначено 1 мая 2004 года. Текст согласительного документа отражает всю палитру страхов и опасений, запечатлевшихся в коллективном сознании жителей этих стран в результате накопленного исторического опыта. Приведу лишь один пример: в течение переходного периода сроком в 7 лет, а для Польши даже в 12 лет, государства Центральной и Восточной Европы могут по-прежнему самостоятельно регулировать, и тем самым пресекать, приобретение земель гражданами других государств содружества. Я уверен, что Польша не станет использовать в полной мере все 12 лет, поскольку за этим особым соглашением стоит страх перед распродажей земель, и главным образом сельскохозяйственных угодий, богатым предпринимателям из других стран ЕС, а подобные страхи окажутся беспочвенными в Европе без границ.
С не меньшими трудностями принимались и другие решения — в аграрной сфере или в вопросе о свободном перемещении рабочей силы, в которых нужно было подстраховать другую сторону: прежние члены ЕС боялись возможного усиления конкуренции в борьбе за рабочие места. Здесь опять-таки был предусмотрен семилетний срок, по истечении которого право граждан ЕС жить и работать в другом государстве ЕС будет распространено и на новых членов сообщества. По вопросу субвенций для сельского хозяйства нам удалось договориться о постепенном, пошаговом вовлечении вступающих в ЕС стран в общую систему предоставления непосредственной помощи. В течение 10 лет прямые дотации крестьянам должны быть повышены с начальных 25 процентов от норм, принятых в ЕС, до полного стопроцентного уровня. Кстати отмечу: при перераспределении помощи сельским районам в ЕС удалось сделать так, что Польша получила начальную ставку в 55 процентов от европейской нормы. Польский премьер-министр Миллер в беседах со мной подчеркивал, как важен для него этот пункт. Он в тот момент оказался под сильным давлением крестьянской партии, своего партнера по правительственной коалиции, и на предстоявшем в 2003 году референдуме о вступлении Польши в ЕС хотел заручиться поддержкой сельского населения, настроенного весьма скептически. Чтобы из-за этого пункта не сорвалось историческое расширение ЕС на Восток, я был готов принять определенные обязательства в поддержку предложения Миллера, хотя при этом возрастала нагрузка и на другие старые европейские государства. В первую очередь надо было получить согласие Франции на такой компромисс. А в ходе дальнейших дискуссий по этому пункту вклад Германии был тем более необходимым: ведь у наших соседей на Западе преобладало мнение, будто экономическую выгоду от расширения ЕС первым делом получит Германия.
