Дебаты окончательно вышли из-под контроля, когда нашим противникам удалось — о чем оппозиция трубила каждый день — представить Перечень как замаскированное повышение налогов. Некоторые пункты в самом деле были недостаточно продуманы, а кое-что министерству финансов пришлось исключить — под давлением общественности. В такой атмосфере все подряд становилось поводом, чтобы отказать правительству в умении действовать обдуманно, причем возникали и совершенно курьезные обвинения. Что именно так рассердило политолога и профессора из Берлина Арнульфа Баринга, известно лишь ему самому, но пункт Перечня, в котором в целом предлагалось отменить налог на доходы от ценных бумаг и сделок с недвижимостью, он посчитал достаточным основанием для призыва к «восстанию граждан», которое должно положить конец «налоговому разбою». Баринг призвал народ на баррикады и на короткое время сделался звездой бульварной прессы. «Ситуация созрела для восстания!» — кричал он в те горячие дни поздней осени 2002 года, утверждая, что в воздухе пахнет «массовым бойкотом налогов» и даже «бунтом возмущенных людей». До такого накала страстей дело все-таки не дошло, однако Баринг в своих усилиях опорочить любое начинание правительства был не одинок.
Оппозиция попыталась использовать негативные настроения и создала «Комитет по расследованию лжи», чтобы подогреть атмосферу в обществе и ослабить правительственную коалицию. Впрочем, оппозиционные партии не подумали, что подобная агитация непременно обернется против них самих. Публика начала обвинять в неспособности компетентно решать проблемы не только федеральное правительство, но и всех политиков вообще. Я думаю, подобная оценка политики и ее возможностей вскоре станет серьезной проблемой. Недоверие — к политике вообще — может усилиться и будет продолжаться дольше, чем нам сейчас кажется.
В создавшейся ситуации не было большой неожиданностью, что мы с треском провалились на важных выборах в ландтаг Гессена и в Нижней Саксонии в феврале 2003 года. Стараясь всеми силами помочь делу в ходе гессенской избирательной кампании, я все-таки не был внутренне убежден, что здесь нам удастся победить ХДС. Но вот исполненного драматизма поражения в Нижней Саксонии я никак не ожидал. Конечно, я знал, что сейчас невозможно повторить мой собственный результат, полученный на выборах 1998 года, но, тем не менее, учитывая популярность Зигмара Габриэля, премьер-министра от СДПГ, я надеялся на более удачный исход. Негативные настроения избирателей в Берлине — ответственность за это целиком лежит на мне — и ошибки, допущенные в ходе предвыборной борьбы в Нижней Саксонии, лишили нас победы на выборах.
По завершении коалиционных переговоров накануне Рождества 2002 года мы с Франк-Вальтером Штайнмайером, возглавлявшим Ведомство канцлера, самым придирчивым образом проанализировали положение. Было ясно, что с одним лишь коалиционным соглашением в качестве программы действий до конца срока новых полномочий нам не продержаться. И мы пришли к единому мнению: настало время для разработки программы реформ, которая по охвату должна значительно превосходить наш коалиционный договор. Я попросил Штайнмайера составить примерный план такой программы. В основе проекта: сохранение принципов социального государства — при полностью изменившихся общественных и всемирно-экономических условиях; необходимость структурных реформ в здравоохранении, в пенсионном обеспечении и на рынке труда; повышение личной ответственности каждого — чтобы предотвратить сокращение социальных пособий и рост пенсионных взносов. Экономическая эффективность в системе социального обеспечения, сокращение субвенций и снижение налогов должны способствовать достижению главной цели: форсированному развитию экономики и высвобождению средств на государственное инвестирование в будущем. Конечно, некоторые детали программы просочились и стали известны общественности. Впрочем, мало кто обратил внимание на мощный потенциал этих идей, поскольку и партия, и фракция, и вся немецкая общественность в тот момент были заняты дискуссией об угрозе возможной войны в Ираке. Таким образом, мы могли без лишнего шума продолжить свою работу.
Франц Мюнтеферинг и Вольфганг Клемент были в курсе дела, и, конечно, я обсуждал наши намерения с Йошкой Фишером. Все высказывались одобрительно. Так родилась программа Agenda‑2010, правда, тогда она еще не имела этого названия. Новой программой мы занимались по вечерам, и всякий раз в ходе дискуссии я сталкивался с мыслью, что преодоление внешнеполитических кризисов тесно связано с тем, насколько страна сильна внутренне. Я не утверждаю, что наша позиция по иракскому вопросу и проект программы стали двумя частями общей продуманной стратегии. Однако мы все более отчетливо сознавали, что суверенитет во внешней политике и экономический потенциал Германии теснейшим образом связаны. Именно развитие внешнеполитической ситуации подсказало мне, что наша страна может со всей ответственностью играть важную роль в мировой политике только на базе мощной и единой Европы. А независимость во внешней политике и в обеспечении собственной безопасности возможна только при повышении нашего экономического потенциала и проведении более динамичной экономической и социальной политики.
Взаимосвязь между внутренней и внешней политикой, между экономической и социальной мощью, с одной стороны, и ролью Германии в Европе и в мире — с другой, проявляется, на мой взгляд, всегда и во всем. Поэтому мы должны быть готовыми к переменам внутри своего общества, чтобы быть достойными той ответственной роли, которую Германия должна играть в Европе и ради Европы. Отсюда мой вывод о необходимости начать коренные реформы. Поскольку социальная система ФРГ практически не менялась в течение пятидесяти лет, модернизация нашего социального государства — при сохранении его сущностной основы — стала насущной и неизбежной. Мы остро нуждались в радикальных обновлениях.
Об этой взаимозависимости и о вытекающей отсюда необходимости реформ я неоднократно говорил в своих выступлениях. Поэтому мнение, частенько звучавшее в те дни в нашем обществе и в рядах СДПГ, что политическая подоплека программы Agenda‑2010, дескать, не очень понятна и недостаточно разъяснена, лишено оснований. Кто хотел слышать, тот услышал. А кто не услышал, тот просто не хотел.
Конспект правительственного заявления о новой программе реформ, с которым я выступил 14 марта 2003 года, был подготовлен в узком кругу. Окончательную редакцию я сделал сам. Чтобы усилить эффект неожиданности для оппозиции, из текста, разосланного несколькими днями ранее, были изъяты некоторые важные фрагменты — эти дополнения я сделал устно, когда выступал в бундестаге. До последнего момента у программы не было подходящего названия. И вот, когда в выходные дни накануне выступления я обсуждал предстоящее в бундестаге со своей женой, она предложила заголовок: «Agenda‑2010». Очень важно, что в название включалась дата — 2010 год, которая четко указывала — к этому сроку заявленные мероприятия полностью проявят свою эффективность. И, похоже, я в своих планах был прав: сегодняшнее правительство уже пожинает первые плоды. Мои соавторы и сотрудники поначалу сочли название слишком техническим, искусственным. Однако это латинское слово во многих европейских языках имеет похожие варианты, да и сама его необычность показалась мне интересной, поэтому я решил его использовать. С тех пор во многих странах оно приобрело новый смысл и стало синонимом способности Германии к реформированию.
