После нашей ссоры прошло время, и мы с Фогелем — к моей большой радости — снова сблизились. В период моего канцлерства он стал мне незаменимым советчиком, причем никогда не говорил об этом на публике, даже не намекал. Вряд ли найдется хоть одно важное решение, которое я или руководитель Ведомства канцлера Франк-Вальтер Штайнмайер не обсудили бы предварительно с ним. Только в единственном принципиальном вопросе мы не сумели найти общий язык. Когда я пригласил его войти в Национальный совет по этике, он кратко ответил: мне не стоит, мол, тешить себя иллюзиями, потому что его строгая и ограничительная позиция (вероятно, в связи с католическими моральными установками) по исследованиям стволовых клеток останется неизменной. И хотя я придерживался и придерживаюсь иного мнения, я вполне могу уживаться с такой позицией Фогеля.
Между прочим, он вовсе не ментор и не педант, каким его часто представляют. Он всегда открыт для дискуссий и вполне способен изменить свое мнение, если аргументация собеседника его убеждает. В 1983 году Фогель стал преемником Венера на посту председателя фракции. Еще не будучи председателем партии, он, наряду с Йоханнесом Рау, сделался первым номером в СДПГ. Поскольку Рау отлучался по своим делам (он был главой правительства земли Северный Рейн-Вестфалия), а Фогель день и ночь находился в Бонне, ему приходилось в значительной мере в одиночку определять всю национальную политику СДПГ. Его репутация — дескать, он человек в футляре, педантичный бюрократ — слишком сильно снижает в глазах людей его истинную роль в тот период истории СДПГ.
Партия после потери власти в 1982 году переживала трудные времена. Необходимо было найти новые ориентиры. Когда старые истины разрушены или рушатся у всех на глазах, когда большая политическая партия должна освоиться с фактом потери власти, а новые направления движения еще не найдены, сохранение формальностей и процедурных процессов является важным средством интеграции и организации масс. Я думаю, Фогель это понимал. И он сознательно пошел на то, чтобы о нем возникла легенда — он, мол, зануда и крючкотвор, — ради того, чтобы сохранить единство и уберечь партию от развала. И он проделал это с успехом, как потом выяснилось. А помимо того следует помнить, что его результат на выборах в марте 1983‑го был лучшим в истории СДПГ. Историкам предстоит воздать должное большой ценности для политики такой фигуры, как Фогель, — и они это сделают. В этом я убежден.
Благодаря его помощи я стал относиться к избирательной кампании 1986 года как к первой попытке — и весьма обнадеживающей. И будучи абсолютно честен с собой, я признал, что еще не готов возглавить земельное правительство. Четыре года жесткой оппозиции помогли мне решиться на вторую попытку в 1990 году, и она стала успешной. А чтобы решиться на вторую попытку, надо было набраться мужества, в чем мне очень помог Ганс-Йохен Фогель — тогда, при нашем с ним разговоре в Бонне, в итальянском ресторане.
Борьба на выборах 1986 года сопровождалась событием, существенно повлиявшим на весь ее ход. 26 апреля в далеком Чернобыле, на русской атомной электростанции, произошла крупнейшая авария с непредсказуемыми последствиями, которая вызвала панику, по крайней мере в Европе. Радиоактивные осадки затронули прежде всего Белоруссию, Украину и Польшу. Но и в Скандинавских странах, и в Германии замеры показывали повышенную радиацию. Это вызвало ужас, а вместе с тем люди начали более скептически относиться к технике, которая требует от человека безошибочных действий. Закрывались детские площадки, в песочницах производились мероприятия по очистке, и, поскольку шли радиоактивные дожди, детям все лето нельзя было играть на открытом воздухе.
Канцлер Коль с его инстинктивным чутьем понимал, что привыкшие к его патриархальной политике избиратели надеются, что их немедленно успокоят и избавят от страха, и решил, в знак того, что им принимаются должные меры, впервые ввести пост министра по окружающей среде, отвечающего и за безопасность реакторов. Им стал будущий гессенский премьер-министр Вальтер Вальман. Коль, о котором не без оснований можно сказать, что энергетическая политика была ему глубоко чужда и что атомную энергетику он считал просто частью производства электрического тока, потихоньку мутировал: прежде он был безусловным сторонником ядерной энергетики, а теперь становился ее скептическим сторонником. Вальман, сам признававший себя консерватором, был и вовсе далек от того, чтобы размышлять о новых формах производства электроэнергии. Нет, в сферу его интересов не входили ни такие вопросы, как получение энергии из альтернативных источников, интересовавшие в СДПГ Эрхарда Эпплера и молодое поколение, ни те проблемы, которыми занимались зеленые. Его задача состояла в том, чтобы бюрократическим способом, а именно создав министерство по вопросам ядерной безопасности, успокоить паникующую общественность. Ту самую общественность, чье большинство, включая отчасти и членов СДПГ, всеми силами сопротивлялось новой энергетической политике — в любой форме. На истинных провидцев, как, например, Эрхард Эпплер, один из честнейших людей, когда-либо игравших заметную роль в немецкой политике, изливались потоки клеветы. Эпплер — не просто крупный мыслитель, но человек с редкой способностью увязывать свое видение будущего с практическими шагами в политике — выступил тогда с замечательной речью, которая произвела на меня глубокое впечатление.
Тогда, в середине восьмидесятых годов, Рональд Рейган уже провозглашал, ссылаясь на Ветхий Завет, великую битву «Добра со Злом», причем под «Злом», он, естественно, подразумевал коммунизм. Эпплер, который, как известно, был весьма значительной фигурой в немецком протестантизме, хладнокровно возразил американскому президенту: битва Армагеддона никак не годится для легитимизации демократической политики.
Решительного шага Коля — назначения министра по окружающей среде — оказалось достаточно, чтобы нейтрализовать нарастающую неуверенность избирателей и еще раз провести Эрнста Альбрехта на ту же должность. Но в долгосрочной перспективе этот шаг создал базу для того, что люди стали воспринимать красных как все более реальную альтернативу. К тому же, молодая партия зеленых сумела извлечь урок из первых попыток участия в земельных правительствах в Гессене и в Берлине. Обе красно-зеленые коалиции рухнули, споткнувшись о свое неумение рационально разрешать конфликты и находить перспективные компромиссы. А помимо того, СДПГ долго не могла уразуметь, что зеленые — вовсе не непослушные дочки и сыновья, которых можно вернуть домой родительской строгостью и наказанием. Возникли зеленые как движение, чье существование было вполне оправданно из-за явного пренебрежения экологическими проблемами. Затем, в тяжких муках, из движения родилась партия. Эта партия симпатизировала движению 1968 года, однако вышла она из просвещенных буржуазных кругов. Зеленые позиционировали себя как партию просвещенной буржуазии, которая считает чересчур примитивным рыночный либерализм современных свободных демократов. Их закат начнется только в том случае, если они — исключительно ради вхождения во власть — решат объединиться с Христианско-демократическим союзом. Вот тогда их обаяние может развеяться.
В 1986 году я позволил себя уговорить и отказался от создания красно-зеленой коалиции в Нижней Саксонии. Кандидатом на пост федерального канцлера был тогда Йоханнес Рау, премьер-министр в правительстве земли Северный Рейн-Вестфалия. Он поставил на единое управление федерацией, а коалицию с зелеными в земельных правительствах считал абсолютно контрпродуктивной. В комментариях прессы сочетание красных с зелеными тоже по преимуществу отвергалось. Впрочем, такой точки зрения придерживались в основном известные своей консервативностью нижнесаксонские газеты. Я поддался давлению, хотя, по сути, и не был убежден. Сам себя и своих друзей я успокаивал ссылками на то, что зеленые пока еще не способны работать в правительстве. На самом деле я подозревал, что такой альянс окажется не под силу обоим: и СДПГ, и зеленым.
