Не хочу пускаться в рассуждения о том, что стало бы с нашей страной в этот предполагаемый период, но реальную ситуацию напомнить следует. В общественном мнении, а точнее в мнениях, публикуемых газетами, сформировалось категоричное требование: в интересах государства правительство должно посторониться и освободить дорогу новым выборам. В любом ухудшении конъюнктуры или биржевых индексов, так же как и в стагнации на рынке труда был один виноватый — действующее федеральное правительство. И виновного незамедлительно ставили к позорному столбу. Под слаженный гул барабанов прессы оппозиционные партии и симпатизирующие ХДС/ХСС и СвДП экономические союзы оказывали на коалицию мощное давление. Угроза создания левой партии и вероятность оттока в нее наших кадров была для СДПГ и зеленых еще одним камнем на шее. Не исключаю, что в какой-то момент мы в самом деле стали бы выглядеть, как «правительство зомби».
И возможно, взяв курс на досрочные выборы в условиях нараставшего государственного кризиса, мы все же избрали не худшее из зол. Кризис власти с большой долей вероятности мог привести к эрозии всей нашей демократической системы — когда теряется доверие к политикам, к их способности принимать верные решения. Уже на протяжении многих лет политики все громче бранятся друг с другом, как будто они живут своей отдельной жизнью, а это явно способствует ослаблению нашей политической системы, которая зиждется на участии в политике всего общества.
Если такое положение вещей, такой тон и такое презрение к основам демократии будет и впредь сохраняться, то в опасности окажется фундамент, на котором мы все стоим. Короче: в вынужденной ситуации, когда испытания на разрыв следуют одно за другим, вряд ли можно рассчитывать на особую стойкость правительственных фракций.
Решение, принятое в мае 2005 года, с государственной точки зрения не имело альтернативы и было необходимым условием для сохранения СДПГ. Ни одним шагом мы не нарушили Конституцию. Действующая Конституция не допускает никакого иного пути к досрочным выборам, кроме как через так называемый преднамеренный вопрос о доверии. Не следует также забывать, что я, даже будучи главой правительства, не смог бы провести это решение в одиночку: решение принимается совокупно тремя конституционными ветвями власти — федеральным президентом, федеральным канцлером и бундестагом. Все жалобы по поводу этого решения были отклонены Конституционным судом. По моему мнению, отсутствие у парламента возможностей для самороспуска является существенным недостатком нашей конституционной системы. Надеюсь, что нынешний бундестаг устранит этот недостаток, чтобы в будущем подобные кризисы разрешались не так, как это делается в наши дни.
Нет, меня не гложут сомнения, когда я встречаюсь с людьми, желающими объяснить, что в мае 2005 года я действовал слишком поспешно, а вот годом позже имел бы реальный шанс выиграть выборы и остаться на капитанском мостике правительственного корабля. Подобные замечания были бы вполне оправданны, если бы я цеплялся за свой пост — в таком случае стоило бы рискнуть и поставить на карту дееспособность государства. Но и сегодня я считаю, что решение в пользу досрочных выборов отвечало интересам государства, демократии и стабильности общественной жизни Германии.
Когда предписанные Конституцией процедуры завершились и путь к новым выборам был открыт, я впервые вздохнул свободно. Наконец можно было начать предвыборную борьбу, что давало нам шанс покончить с умонастроениями последних недель. С самого начала я понимал, что ход нашей избирательной кампании будет сильно зависеть от действующих в ней лиц. Кроме того, было ясно, что наша первоочередная задача — вывести собственную партию из состояния уныния и одновременно развеять слухи о том, будто новые выборы нужны только мне: якобы чтобы инсценировать свое грандиозное прощание.
Колоссальное значение для решения этой задачи имел чрезвычайный партийный съезд 31 августа в Берлине. Я тщательно продумывал свою речь: мне хотелось воодушевить всех присутствующих на борьбу, а для этого следовало снабдить делегатов и членов партии самой убедительной аргументацией для предстоящих словесных дуэлей. Фокус состоял в том, чтобы представить реформу рынка труда, за которую мы пока только и делали, что оправдывались, в ее истинном свете: не как слабое место в программе реформ, а как ее сильную сторону.
Я хорошо понимал, что нападки прессы и так называемые понедельничные демонстрации отзываются болью в сердцах членов партии и делегатов съезда. Многие партийцы не успели разобраться в том, каким образом должна действовать новая система, объединяющая пособие по безработице (пособие по безработице II) и социальное пособие, и какова ее цель. Съезд давал мне возможность еще раз рассказать непосредственно делегатам, какими мотивами продиктована необходимость реформ. Наконец, в ходе предвыборной борьбы наши противники, ХДС/ХСС и СвДП, должны будут выложить карты на стол и предъявить свой развернутый план. Что они там предлагают по «социально ориентированной рыночной экономике», как они собираются взаимодействовать с профсоюзами и сохранить их поддержку по всем вопросам — от тарифных соглашений и до защиты от увольнений?
Ведь как только выяснится, что в программе ХДС/ХСС, чьей движущей силой стали «свободные демократы», предусмотрено упразднение социальной составляющей рынка, вся агитация ПДС и профсоюзов, обвиняющих нас в «покушениях на социальные достижения», в «прохладном отношении к социальным требованиям» и в несправедливости, будет иметь совершенно иной эффект — в сравнении с тем, которого они добивались в предыдущие месяцы. ХДС/ХСС могли сколько угодно ругать нашу социальную политику — но лишь до тех пор, пока они сами, препятствуя своим большинством в бундесрате нашим законодательным инициативам, оставались в оппозиции и не несли перед обществом никакой ответственности. Ради того чтобы провести наш пакет реформ через парламентские препоны, мы мирились с потерями из-за их же ужесточающих поправок и соглашались на компромиссы по важным позициям. Так случилось с «пенсиями Ристера», то же самое повторилось с реформой рынка труда. Теперь наконец эту тактику можно будет похоронить — предвыборная борьба вынудит ХДС/ХСС открыто заявить о своих намерениях и сообщить публично: каким курсом они намерены повести страну? А их курс вел в другую республику.
Суть политической программы ХДС/ХСС и ее последствия для всего общества раньше или позже станут ясны избирателям. Так и получилось: публика — медленно, но верно — разобралась в ситуации, и это стало поворотным моментом в избирательной кампании. В первую очередь сама кандидатка в канцлеры
[62], а вместе с ней Пауль Кирххоф
[63] и Эдмунд Штойбер
[64] способствовали этому процессу. После каждого публичного высказывания наших противников об их собственной программе раздражение людей по поводу правительственных реформ утихало и смягчалось — у избирателей появилась возможность сравнивать и соотносить. С каждым новым выступлением трех матадоров и «христианских» земельных премьер-министров преимущество ХДС/ХСС сокращалось — а в конце августа, когда проходил партсъезд, по данным опросов, оно еще было настолько существенным, что позволяло нашим противникам рассчитывать чуть ли не на абсолютное большинство в бундестаге.
