Чтобы узнать, с каким настроением меня ждут в Дрездене, я почти целый час до начала митинга бродил по городу. Какая атмосфера царит здесь, на Востоке? Что, если площадь будет пустой? И не придется ли нам столкнуться с организованным противостоянием политических противников — возможно, даже в масштабах протестного движения 2004 года?.. Я смотрел на Театральную площадь, где к тому времени собралось не более тысячи человек, и чувствовал горькое разочарование: похоже, оправдывались мои самые пессимистические предположения. Но, к счастью, я ошибся — с каждой минутой народу на площади становилось все больше.
Когда мы начали митинг, я не верил своим глазам! Полиция тем временем произвела свой подсчет — пришло около восьми тысяч человек. Больше, чем в 2002 году, а тогда посещаемость считалась хорошей. Такой приток людей и такой интерес к моим выступлениям придавали бодрости и сил. А я в этом нуждался, и не только для того, чтобы лучше осознать свою собственную роль в этой избирательной кампании, но и чтобы за оставшиеся недели — а я не отказывался ни от одного дополнительного выступления — не выдохнуться, не растратить запал, необходимый, чтобы «зажигать» и увлекать за собой. Дрезденский митинг стал «зажигательным» событием. На нем я впервые почувствовал настоящее внимание и дружелюбие публики, которые сопровождали меня затем на протяжении всего марафона. Я мотался по всей стране, и везде — даже там, где на муниципальных или земельных выборах нас «прокатили», — площади были полны людей.
Обычно это были большие, по-настоящему массовые митинги, часто на них присутствовало более десяти тысяч человек, и повсюду я сталкивался с позицией: ну-ну, послушаем, наконец, что-то из первых уст. Посмотрим, чего он сам хочет? Что он, собственно, имеет нам сообщить?.. И всякий раз я понимал: тем, кто стоит перед тобой, необходимо рассказать обо всем, что сейчас происходит, чтобы они смогли сориентироваться, и ты можешь убедить их в своей правоте, если сумеешь разъяснить свою политику. Везде меня готовы были выслушать, и это при том, что я не оставлял никаких сомнений: я — безусловный сторонник политики реформ Agenda‑2010. Временами сам факт, что после всей той суматохи вокруг нашей программы меня встречают с таким дружелюбием, вызывал у меня полнейшее недоумение.
Только обстановка предвыборной борьбы открывает возможность без каких-либо ограничений свободно сказать обо всем, что думаешь, встретиться с избирателями и очень многих убедить в том, что я выступаю за новую, диктуемую требованиями нового века, но — абсолютно! — социал-демократическую политику. В ходе избирательной кампании удалось наверстать многое из того, что было упущено за три года нашего второго, сокращенного, периода пребывания у власти. Эта книга, надеюсь, также поможет пролить свет на причины именно такого развития событий. И повторяю: я не могу и не хочу оспаривать, что важную роль во всем этом сыграли мои собственные ошибки.
Избирательная кампания в бундестаг 2005 года продемонстрировала очень значимый факт: несмотря на все современные электронные средства коммуникации, главным было и остается непосредственное общение с избирателями. И дело здесь даже не в обмене аргументами или в дебатах, которые — почти как на митинге — можно послушать по радио или посмотреть по телевизору. Предвыборная борьба на улицах и площадях имеет свой собственный смысл и свое назначение, которого не заменят плакаты и выступления на телеэкране: здесь важны впечатления, которые публика получает от живого контакта с главными действующими политическими лицами. И чем больше во всем этом элементов шоу, постановочных эффектов, тем меньше непосредственности и тем труднее добиваться убедительности.
Вспоминая эту избирательную кампанию — и отвлекшись от того, насколько незначительными поначалу казались наши шансы на успех — не обойдем вниманием тот факт, что партии переживают общий для всех кризис. И важнейшей проблемой становится старение политических лиц. Приток молодых в партии идет слишком медленно, а в связи с имеющейся демографической ситуацией особо не приходится ожидать, что в перспективе он возрастет. Но все же демографический фактор не должен затмевать то обстоятельство, что сегодня молодых людей, в отличие от времен моей юности, не слишком привлекает политика как таковая. Их заинтересованность в политической жизни, как правило, носит лишь временный и стихийный характер. Чтобы привлечь молодежь к демократическим партиям и пробудить у нее интерес к личному участию в политике, требуется обновление внутрипартийной жизни и придание ей гораздо большей открытости. Гуманному и демократическому, а значит, плюралистическому обществу нужны люди, готовые принять участие в общем деле. Партии работают над формированием воли и волеизъявления, а это не просто абстракция. Демократии необходимо участие всего общества, но именно этот фактор сейчас драматическим образом сокращается.
Меня то и дело спрашивают: как привлечь молодое поколение в политику? Ответ должны дать сами представители нового поколения. Конечно, мы, люди старшего возраста, и особенно те, кто активно занимается политикой, обязаны подавать им пример. Если молодые люди не отвечают на вызов времени, если они не чувствуют собственной ответственности за свое будущее, это не может остаться без последствий для их собственной жизни. Наш долг — вразумительно им это растолковать и, когда нас попросят, дать совет. И чтобы не быть превратно понятым, я добавлю: воспитание ответственного отношения к своему будущему — задача не только политики и политиков. Решение этой задачи зависит не в последнюю очередь от средств массовой информации — в той мере, в какой они сами определяют свой вклад в политическую культуру страны, и теми методами и способами, какие они сами считают правильными.
В день выборов 18 сентября 2005 года, после всех треволнений завершившейся избирательной кампании, я был очень спокоен. На победу я не рассчитывал, но чувствовал, что результат должен быть достойным. Страхи, мучившие меня перед началом предвыборного марафона — когда казалось, что моя партия может и в самом деле скатиться к предсказанным 25 процентам, — давно улетучились. Внутренне я был готов к тому, что собранных голосов не хватит ни для создания красно-зеленого, ни черно-желтого коалиционного правительства. Но я не ожидал столь катастрофических результатов ХДС/ХСС. Поэтому я предполагал, что по результатам выборов безальтернативным вариантом станет большая правительственная коалиция, а союзные партии ХДС/ХСС будут претендовать на руководство в большой коалиции. Но это были претензии, порожденные слабостью, а не силой.
Вечером, когда к нам, в Дом Вилли Брандта, начали поступать первые предварительные результаты, я впал в состояние эйфории, к которой примешивалось чувство глубокого удовлетворения — и оно стало разрядкой после нервного напряжения, в котором я пребывал с мая месяца. Меня уже все списали со счетов — как вдруг показалось, что опять все возможно. Патовая ситуация. Вот этого никто не ожидал.
Между прочим, эйфория охватила не только меня. Она распространилась по всем помещениям в Доме Вилли Брандта, где мы проводили ночь после выборов. Когда я участвовал в телевизионном обзоре «АРД» и «ЦДФ», уже было ясно, что дело идет к созданию большой правительственной коалиции. Я считал важным немедленно и однозначно заявить, что формирование правительства будет невозможно без СДПГ или вопреки СДПГ. Я хотел, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений: ХДС/ХСС вступят в предполагаемую коалицию как проигравшая сторона, и это должно отразиться в коалиционных соглашениях по правительственной программе. СДПГ — столь же сильная, как ХДС и ХСС, вместе взятые, — вступает в переговорный процесс как равноправный партнер с полным осознанием своих прав. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы у ХДС и ХСС возникало впечатление, будто они — «прирожденные государственники, партия власти», а социал-демократы, дескать, должны быть рады тому, что им позволили «поручить».
