Все это позволяет дать аргументированный ответ на злосчастный вопрос, который тысячу и один раз поднимался на страницах книг и статей с названиями «Тайна 22 июня», «Загадка 22 июня», «В полночь 22 июня…» Как же так, как мог Сталин спокойно пойти спать после того, как разведка доложила…
А что «не так», дорогие товарищи? Разведка доложила, что в приграничной полосе Восточной Пруссии сосредоточено до 500 немецких танков? Так их там ожидали увидеть 4000. В восемь раз больше. На аэродромах «Сувалкского выступа» обнаружено до 300 немецких самолетов? Но их там, по сценарию мартовской «игры», должно было быть более тысячи. Из-за чего же тов. Сталин должен был потерять сон и аппетит? Сталин гордился своей логикой и рассудил совершенно логично: вся имеющаяся разведывательная информация свидетельствовала о том, что сосредоточение группировки немецких войск у границ СССР – той группировки, которую ожидали у границы увидеть – не только не завершено, но еще и толком не началось. И если войска несокрушимой Красной Армии способны недели две помотать противника в приграничном сражении, то стоит ли так беспокоиться – часом раньше или часом позже уйдет в войска Директива № 1?
А вот вопрос, на который у меня нет никакого вразумительного ответа, заключается в другом. Из Каунаса командование 11-й Армии, ЦК литовской компартии, чекистское и прочее начальство сбежало после полудня 22 июня. Ждать до вечера не стали. Белосток от границы подальше будет, да и по пути к нему две реки – но из Белостока все военное, партийное, чекистское и прочее начальство сбежало вечером 22 июня. Если судить о людях по делам – а это всегда считалось единственно верным, то получается, что товарищи генералы даже тени сомнения по поводу Красной Армии и ее способности противостоять вермахту не имели. Так для чего и для кого писали они «задание на игру на 117 листах»? Зачем изо дня в день, из месяца в месяц рисовали стрелочки на картах? Кого они хотели обмануть? Себя? Сталина? Друг друга?
Недостающее звено
В 2006–2010 гг. были рассекречены некоторые документы высших эшелонов командования Красной Армии, в том числе переписка (входящие и исходящие шифротелеграммы) Генерального штаба и наркома обороны СССР. При всей своей неполноте и хаотичности этот массив информации позволяет добавить несколько новых элементов к сложной мозаике событий последних предвоенных месяцев 41-го года.
Прежде всего, документы подтверждают содержащиеся в мемуарах маршала Жукова, да и других высших советских военачальников, утверждения о том, что весной 41-го года Генеральный штаб работал, «счет потеряв ночам и дням», по 18 часов в сутки. Если не больше. Время отправления телеграмм в два, три, четыре часа ночи встречается сплошь и рядом. Да и как можно было спокойно спать ночью, если из одного центра пытались командовать всем?
22 апреля 1941 г. (в очередную годовщину рождения Ульянова-Ленина и ровно за два месяца до начала войны), в 23 часа 45 мин начальник Управления устройства тыла генерал-майор Ермолин отправляет совершенно секретную шифротелеграмму начальнику штаба Дальневосточного фронта генерал-лейтенанту Смородинову. Документ этот, более полувека укрытый от историков завесой государственной тайны, в равной мере интересен как формой, так и содержанием:
«На основании указания Правительства генерал армии Жуков приказал немедленно выделить 5 тонн мела Приморскому Крайисполкому для ремонта здания ул. Софийская, 17, г. Владивосток, за счет фондов железнодорожного корпуса. Для доклада исполнения прошу донести».
То, что жесткое армейское «об исполнении доложить» заменено мягким «прошу» вполне объяснимо: генерал-майор обращается к генерал-лейтенанту, то есть к старшему по званию. Но даже и самый старший среди них, генерал армии Жуков, оказывается, не сам это все придумал – начальник Генштаба всего лишь транслирует указания Правительства (с большой буквы). И все они вместе, три генерала и неназванный «правительство», тратят драгоценные минуты своего рабочего времени на обсуждение вопроса, с которым должен был разобраться лейтенант интендантской службы.
Вы, может быть, подумали, что я специально искал и наконец нашел один такой уникальный случай бюрократического кретинизма? Если бы… Из каждой папки с рассекреченными документами подобные примеры можно черпать десятками. Вот 2 апреля 1941 г. заместитель начальника Генштаба начальник организационного Управления генерал-майор Четвериков направляет в адрес начштаба Харьковского ВО телеграмму о выделении походных кухонь для 55-го стройбата. В тот же день начальник Оперативного управления ГШ генерал-лейтенант Маландин в телеграмме начальнику штаба Приволжского ВО подтверждает выделение округу химвзвода. 4 апреля заместитель начальника ГШ по мобилизационным вопросам генерал-лейтенант Соколовский дает (опять же шифротелеграммой, по защищенному каналу связи) секретное указание начальнику штаба Сибирского ВО: «Матчасть 543 кап (корпусного артполка) замаскировать брезентами». Первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Ватутин телеграфирует начальнику штаба Киевского ОВО: «Один пакгауз из занимаемых складом 995 в Черновицах освободить и передать железной дороге. Исполнение донести». И так далее, до бесконечности…
Не приходится удивляться тому, что, командуя взводами, складами и брезентами, генералы Генерального штаба упустили из виду многие серьезные проблемы. Ставшие доступными новые документы позволяют, в частности, уточнить печальную историю с формированием и разгромом противотанковых артиллерийских бригад РГК.
Решение о создании ПТАБРов было оформлено Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 23 апреля и соответствующими директивами НКО от 26 апреля 1941 г. К 1 июня 1941 г. предстояло сформировать десять таких бригад (1, 2, 3, 4 и 5-я ПТАБР в Киевском ОВО, 6, 7 и 8-я в Западном ОВО, 9-я и 10-я в Прибалтийском ОВО). Решение безупречно нужное, правильное и своевременное. Наш главный потенциальный противник – гитлеровская Германия – создал и успешно использовал в сражениях польской и французской кампаний принципиально новый «инструмент» войны – крупные высокомобильные танковые соединения (дивизии и корпуса). Сдержать удар «танкового клина» тонкая «нитка» обороны пехотной дивизии не могла – ни теоретически, ни практически. Массированию сил и средств наступающих нужно было противопоставить аналогичное массирование средств обороны, танкам – столь же мощное и мобильное противотанковое соединение.
По утвержденному штатному расписанию на вооружении ПТАБР должно было быть 120 противотанковых пушек – да еще каких! 48 (четыре дивизиона) 76-мм пушек Ф-22. Летом 41-го года это великолепное для своего времени орудие могло пробить лобовую (т. е. самую прочную) броню любого немецкого танка на километровой дальности. Еще четыре дивизиона были вооружены 85мм зенитными пушками 61-К обр. 1939 г. Использование этого орудия было уже «чрезмерной жестокостью»; на дальности в 1000 м зенитка могла пробить броневой лист толщиной в 110 мм, но ничего подобного у немцев не было – ни в боевых частях, ни даже на чертежах новых танков. Но и этого показалось мало, и в состав ПТАБР ввели два дивизиона (24 орудия) 107-мм пушек! Впрочем, «запас карман не тянет»; избыточная на первый взгляд мощность орудий могла быть (при наличии соответствующей оптики и подготовки наводчика) конвертирована в повышенную дальность стрельбы, в способность орудийного расчета уничтожить вражеский танк на такой дистанции, что противник не сможет даже понять – откуда прилетел смертоносный снаряд.
