– Почему, Кааро? – спрашивает голос, возможно, бородача.
– Просто закончил. Оставьте меня в покое. – Я покидаю комнату.
На самом деле я почувствовал, что тону, что рискую своей личностью. Я заставил себя выйти из транса.
Я не пожертвую и частью себя ради О45. Пусть идут нахер.
Еще несколько дней потом у меня болит голова, а кошмары о том, как меня заживо анатомирует Полынь, снятся несколько месяцев. Проснувшись, я обычно думаю, что я – Энтони Салермо.
Но я – не он. Я – Кааро.
Глава двадцать девятая. Роузуотер, Утопия-сити: 2066
Я двигаюсь.
Я на неудобной платформе, и меня везут. Каталка. Над головой проплывают огни.
Лайи говорит:
– Я и не знал, что у тебя есть такие влиятельные друзья.
Я снаружи, возле купола, рядом с Утопия-сити. Вокруг небольшая толпа. Мне слышны их мысли, их удивление. Примерно шестьдесят человек молятся, чтобы защититься от проклятий. Купол, как обычно, светится, но на нем уже формируется темное пятно, и я чувствую, что ветер переменился. Я ощущаю надежду людей Роузуотера, когда Энтони, Лайи и я приближаемся к Утопия-сити. Что это за неожиданное открытие? Будет ли исцеление? Будут ли нас теперь лечить чаще, чем раз в год? Что будет с моей подагрой? Кто эти люди?
– Здесь я остановлюсь, друг мой, – говорит Лайи. Он не входит в отверстие. Чуть приподнимает руки, чтобы помахать мне. Впервые с тех пор, как я его знаю, Лайи выглядит неуверенно. Энтони, кажется, не удивлен. Интересно почему. Какие табу не дают Лайи войти в рай?
– Спасибо, – говорю я. Даже я слышу свою неуверенность.
– Постарайся вернуться к моей сестре, – говорит он.
Отверстие закрывается в тот момент, когда я ощущаю прилив сил. Я сажусь, а Энтони продолжает толкать каталку. Он улыбается. Я чувствую, как здоровье расходится по мне, будто наркотик. Чувствую воздух в легких и сокращения мышц.
– Теперь я могу идти, – говорю я. Соскальзываю и приземляюсь на что-то бархатистое. Это мох или что-то похожее.
Я в Утопия-сити. Когда я впервые попал сюда, это был не более чем палаточный городок с несколькими десятками жителей, и даже этому угрожало федеральное правительство. Воздух здесь свежий и приятный, хотя ветра нет. В нем парят пятнышки, похожие на пыль или пыльцу, но другие. Они чуть светятся. Я оглядываюсь по сторонам. Чувствую себя здоровее с каждой минутой и ощущаю ксеноформы в своем организме, в своих легких. Купол выше, чем я думал, чуть ли не шестьдесят метров. В вышине кувыркаются дикие пузырники. Когда они касаются купола, сыплются искры. Здесь только тропки, никаких дорог, ничего, что резало бы глаза, хотя прямые линии есть. По бокам от тропок изображения: божества йоруба, ориша
[42], Обатала
[43], Ифа, Йеманжа и прочие. Они выполнены из кости и дерева, а высотой – в два человеческих роста. Огромная деревянная панель, которую, кажется, поддерживают лианы, покрыта идеограммами нсибиди.
Тропки ведут в лабиринт, огражденный деревьями, некоторые из них зеленеют, хотя сейчас не сезон, некоторые – вечнозеленые, многие родом не с нигерийских берегов. Основные запахи – цветочный и растительный. Я вспоминаю, что одежда Энтони сделана из целлюлозы.
Я поджимаю пальцы ног, закапываясь в мох. Я чувствую, что счастлив, я радоваться должен. Я чувствую, что ксеносфера открыта для меня.
– Осторожнее, – говорит Энтони. – Ты никогда…
Слишком поздно; я подсоединился. Поток информации ошеломляет, и кажется, будто я расстался со своим телом. Я чувствую, как ксеноформы покидают купол и возвращаются с информацией о погоде, о людях снаружи, о кислотности почвы, о растениях и животных. Я чувствую людей внутри, которые, кажется, все связаны друг с другом. Семьи, отдельные особи, играющие дети, трахающиеся парочки. Половой акт я застаю в самом его финале, и мой пенис твердеет и извергается. Я чувствую гомункулов, которые невообразимо размножились и живут, как дикие кошки, среди людей, которые благодаря ксеноформам неуязвимы для нейротоксина.
Я чувствую людей, заключенных в тюрьму. Тюрьму? Да, здесь есть тюрьма, и те, кто совершает преступления. Люди живут в стручках растений, или в домах, построенных из дерева, камня и костей Полыни, или под открытым небом. Температура всегда умеренная. Есть и техника, и несколько ганглиев идут вдоль внутренней поверхности купола. Электрические элементали резвятся вместе с пузырниками.
Я чувствую и саму Полынь, не посредника-Энтони, а того левиафана, что угнездился в Земле и растит над собой город, защищая его, питая. Ее размеры – для меня сюрприз. Сам город – словно прыщик на ее теле. Она простирается дальше, чем я мог представить.
Лиджад слился с этим местом, люди перемешались, интегрировались, их и не отличишь. Здесь и здоровенная кустарная машина, с помощью которой Ойин Да путешествует во времени и пространстве, стоит и гудит себе. Что-то во мне сжимается, когда я ее вспоминаю.
Внешний вид купола не однороден. На внутренней стороне есть глифы, письмена на незнакомом языке, неизвестной культуры. Мне неизвестной, по крайней мере. Идеограммы чередуются с изображениями. Они не статичны. Они движутся, иногда прокручиваются, иногда исчезают. Они одновременно прекрасны и нелепы, но при этом странно успокаивают. Купол не пропускает свет. Он производит собственное освещение, и я чувствую потрескивание энергии. Это мне не чуждо. Оно кажется знакомым. Я часть этого. Я был ею долгое время.
Я вижу людей, мужчин и женщин в одежде из целлюлозы, одни фасоны экспериментальные, другие вышли из моды несколько десятилетий назад. Тут и там тела обнажены, по коже скользят живые татуировки. Некоторые отрываются от своих занятий и улыбаются; они улыбаются, потому что знают, что я их изучаю. Одну женщину забавляет и возбуждает мой оргазм. Она получает информацию из ксеносферы. Она хочет, чтобы я прочитал текст на ее коже, это оказывается что-то из «Интерпретаторов» Шойинки
[44]. Почитав какое-то время, я покидаю ее. Я не могу разобраться в тех непростых чувствах, которые это вызывает. Обычно, когда я считываю людей, они, в свою очередь, не считывают меня, и теперь я чувствую себя беззащитным.
Здесь есть станции, места, где можно получить дозу спор, в которых закодирована информация из мира за пределами купола. Звучит музыка, иногда из записывающих устройств, а иногда – передается прямо из воспоминаний утопийцев в сенсорную зону коры моего мозга. Здесь есть и свои композиторы, и фрагменты их работ тревожат и нарушают мою гармонию.
