— Я пропущу мимо ушей ваши грязные оскорбления, — вежливо сказал Блейк, приглаживая растрёпанную шевелюру и подбирая саблю врага. — Хотя, возможно, это воняют ваши обгаженные со страху подштанники — если они есть...
Окружающие одобрительно гоготнули.
— Пираты! Английский крысы! — бесновался пленник. В схватке ночная рубашка француза разорвалась, и он был почти голый.
— А кто вы такой, чтобы звать меня крысой? Волосатая обезьяна? Или содомит из Латинского квартала? То-то голым скачете? не стану спорить с человеком в таком похабном виде, — не остался в долгу Питер.
Харвуд тем временем объявил:
— Отличная работа! Считайте, братцы, что пятьдесят гиней уже у каждого в кошельке... А теперь пристаём к берегу — нужно разобраться с добычей и вообще...
Остров — один из сонма Карибских островов — был всего милях в пяти слева по борту.
Пока они высаживались, пока выгоняли на берег французов, прошло время. Одним словом, работы было много и в конце дня, так что Питер с Тёрнером свалились без сил прямо на палубе и забылись сном на удивление спокойным. Во всяком случае, чёртов д’Аялла этой ночью Блейка не навещал.
* * *
В капитанской каюте трофейного французского корабля Джон Серебряный занимался приёмом и пересчётом добычи — и своей, и команды.
Сейчас он осуществлял на практике старый — ещё времён сэра Френсиса Дрейка пиратский принцип, по которому каждый, кроме того, что ему полагалось по рангу, имел право на имущество пленных той же профессии. Штурман получал подзорную трубу и навигационные приспособления, хирург — инструменты и лекарства, и даже повар мог забрать себе котлы и оловянные кружки. Ну а капитан получал сундучок вражеского капитана и всё добро, что было в его каюте.
Правда, наряду с правами это накладывало и обязанности — прошли те времена, когда всё найденное сваливалось у грот-мачты и поровну делилось между вольными мореходами. Теперь капитан или квартирмейстер должны были изучить по книгам и судовым документам стоимость добра и прикинуть — что сколько стоит. Да ещё и разъяснить подчинённым, что к чему.
А то ведь было у того самого Гудли, когда, получив по жребию большой изумруд — в то время как все прочие удовольствовались мелочью, матрос Лонг Болван — корабельный кузнец до того огорчился, что тут же кокнул драгоценный камень на наковальне; а потом ещё еле спасся от разъярённых товарищей поумнее ...
И поэтому-то Джон и должен был изучить судовой журнал и все корабельные бумаги... Вообще-то делать это полагалось в присутствии квартирмейстера, но Кристофер был занят на берегу, да и команда доверяла «старине Окороку». Тем более что денежный сундук «Лютеции» был уже взломан да и серебряный сервиз француза пошёл в дело. Но было ещё кое-что...
Открыв сундук капитана, он прежде всего увидел кошелёк. Бросив взгляд на золото, он взвесил его, покачав на руке...
— Весьма обязан вам, мусью лягушатник! — проговорил Джон. — Я думаю, что ваша жизнь, которую мы сохранили, чего-то стоит. Да и вообще богатство — это грех, — продолжил он, засовывая кошелёк в карман.
Через пару минут среди аккуратно вычищенных и пересыпанных табаком от моли и прочих тварей вещей (капитан «Лютеции», ныне оплакивающий свою неудачу на оставшемся позади островке Карибского моря, был, видимо, изрядным щёголем) Окорок нашёл второй кошель. Пират брякнул его на стол, не забыв проверить, закрыта ли дверь, и высыпал оттуда груду золотых монет. Ливры, риалы, гинеи, гульдены, дукаты...
Собрав монеты, он тщательно запаковал их в замшевую утробу кошелька.
— Нет ли у этого капитана ещё чего полезного? — пробурчал Джон в бороду.
Сперва раскопки в сундуке красного дерева с музыкальным (чтобы вор незаметно не открыл) замком особого удовлетворения не принесли — кроме добротных вещей и бритвы отличной индийской стали, ничего не обнаружилось. Но на самом дне он нашёл небольшую деревянную шкатулку.
Джон поднял её и осмотрел вырезанное на крышке имя.
— Преподобный Джейкоб...
Шкатулка была закрыта, но абордажный кортик с этим справился. Джон хищно ухмыльнулся, увидев её содержимое, и пропустил сквозь пальцы унизанную бриллиантами золотую день, с массивным серебряным крестом, усаженным сапфирами чистой воды.
Он налил себе французского коньяка из капитанского поставца, чокнувшись со своим отражением в мутноватом зеркале.
— Ну-с, мусью лягушатник, — как бы то ни было — если прав старина Кальвин и ни один волос не упадёт с головы человека без воли Божьей, то, очевидно, вашу посудину и ваше добро мне отдал Бог! — Джон усмехнулся. — В противном случае пришлось бы предположить, что лорд Люцифер настолько могуч, что способен распоряжаться судьбой святынь вроде этого креста, который непонятно, как к вам попал. Возможно, даже вы уронили хозяина за борт... Но как бы то ни было — этому я найду применение. А первый кошель надо будет вывалить в общий котёл — пусть ребята знают, что старина Окорок не крысятничает и что Серебряным прозвали его не за сребролюбие!
Покончив с трофеями, он сел за стол и принялся просматривать корабельный журнал и документы.
Журнал будет интересно почитать позже. Он отложил его в сторону. Просмотрел документы — патент от Французской Вест-Индийской компании, какие-то бумаги от адмиралтейства, за подписью какого-то адмирала маркиза де Траверсе...
— Увы, ваша милость, мусью лягушачий адмирал, — улыбнулся Джон. — С сожалением вынужден огорчить: вам придётся попоститься, и никаких прибылей с этого рейса вы не получите. Но если подумать — оно и к лучшему. Меньше золота — меньше соблазнов!
Опись грузов разочаровала. «Лютеция» везла в основном дешёвые товары: ножи и топоры, сукно, инструмент плотницкий и кузнечный. Правда, было ещё три с половиной сотни мушкетов и десять тысяч фунтов свинца, хотя по иронии судьбы почти не оказалось пороху.
— Чёрт-те что! — пожал Джон плечами. — Зачем им столько мушкетов? Или они собирались продать их индейцам, а то и маронам, чтобы те пощипали пёрышки идальго? Какой стыд, любезные — делать такие гадости братьям — королям? — подогретый крепким дорогим напитком, Джон пришёл в игривое настроение. — Что называется — политика! И вы ещё называете ворами и разбойниками нас? Ну а кто вы после этого? — укоризненно покачал головой Джон. — Я полагаю что найду лучшее применение для этого корабля и груза, — пообещал он себе и отхлебнул коньяку. — И клянусь, когда разбогатею и куплю себе какой-нибудь завалящий титул — не буду лезть в политику: грязное это дело!
* * *
Хекторо до Барбоза не знал, куда идти, но направился к берегу и постоял немного, глядя на море.
Он сейчас бы не отказался помериться силами с какими-нибудь грабителями, решившими очистить карманы одинокого идальго — да только вот таковые если его и засекли, то поняли, что связываться с этим типом с безнадёжным мраком в глазах — себе дороже. Так что на деньги его никто не польстился. Хотя в кошельке у него было примерно двести эскудо — тридцать с чем-то фунтов или три тысячи гульденов.
