В Англии я стал беглецом. Однако мне вскорости повезло. Молодой граф Мортэнский нуждался в писце, я устроился к нему на службу, со временем стал его секретарём, а позднее — оруженосцем. Вместе со Стефаном я переехал в Нормандию, где мог чувствовать себя в полной безопасности, не опасаясь, что меня узнают и вернут в монастырь.
Уже в Нормандии я стал постигать все науки, полагающиеся юноше из хорошего рода: верховую езду, владение оружием, стрельбу из лука, плавание, даже сложение стихов и игру в шахматы. И ещё я учился манерам, нормандским куртуазным манерам, которые так презирались и высмеивались в доме моего отца, но которые я счёл вполне достойными подражания и отвечавшими высокому духу рыцарства. Рыцарем же я страстно хотел стать. А так как Стефан не спешил с моим посвящением, я решил, что пора оставить службу у него. К тому же меня манили странствия и необъятность мира.
Я уехал. Это случилось через год после того, как утонули на «Белом Корабле» мои братья-близнецы. Тогда же я в последний раз имел известия из дома. Узнал, что моего брата Этельвульфа, дебошира и любимца Свейна, посадили за скандалы в Нориджскую крепость, а отец со следующим из братьев, Аэллой, собирает едва ли не ополчение, дабы освободить Этельвульфа. Уже тогда я подумал, что добром это не кончится. Но так как я вряд ли смог бы чем-то им помочь, то просто надеялся, что дело само сойдёт на нет. Жаль только мать. И я отправил к ней известие с надёжным человеком, сообщив о себе и обещая, что буду посылать ей вести, как только получится.
Я сдержал слово. Я писал ей из Парижа, и Клермона, из Тулузы и Наварры, даже из Кастилии, где впервые скрестил меч с неверными и сама правительница Уррака
[15] заявила, что я достоин носить цепь и шпоры рыцаря. Затем я отбыл в Святую землю, где встретился с великим магистром тамплиеров и надел белый плащ с крестом. В Иерусалиме я получил последнее письмо от брата Этельстана. Скорбное письмо, в котором он извещал меня о смерти матери, о том, что Этельвульф по-прежнему томится в Норидже, а Аэлла бесславно пал в какой-то потасовке. Отец же притих после навалившихся на него бедствий, словно потеряв силы в борьбе. А на Этельстане лежит теперь все хозяйство, но мой братишка справляется и даже надеется поднакопить денег и исполнить мечту нашей матери — построить каменный замок. Тогда сердце моё невольно затрепетало. Замок! Замок Армстронгов в Норфолкшире!
Я заставил себя не думать об этом. У меня была своя жизнь, свои заботы и волнения. Я и не подозревал, что мне предстоит вернуться. Пока не получил письмо от некой леди Риган из Незерби.
* * *
Риган — старое британское имя, ещё с тех времён, когда нога завоевателей не ступала на землю Англии. Но при дворе в Руане Бэртрада называла вдову моего младшего брата Ригиной де Шампер. А это уже чисто нормандское имя. Я даже подивился, что мой непримиримый отец взял в дом невестку-нормандку.
Я навёл справки, и вот что выяснилось. Когда из семерых сыновей Свейна Армстронга остались в живых только я и младший, тихоня Этельстан, он уже на многое смотрел иначе. И признал выбор сына. Леди Ригина была англо-нормандкой из родовитой семьи с запада Англии, откуда-то из Шропшира. Она и её младший брат Ги де Шампер, будучи сиротами, воспитывались при дворе Генриха Боклерка. О Ги при дворе мало говорили, так как он уехал, едва повзрослел. А Ригина стала фрейлиной при дочери Генриха Матильде. Она входила в её свиту и когда Матильда была императрицей германцев, и когда вернулась и вышла замуж за Жоффруа Анжуйского. А потом Ригина де Шампер встретилась с Этельстаном Армстронгом, вышла за него и стала называться Риган из Незерби — по-видимому, чтобы не злить свёкра своим нормандским именем.
Обо всём этом мне поведал в Тэтфорде хорошо знавший мою семью старый епископ Радульф, в тот день, когда я посетил усыпальницу Армстронгов. Я помолился над прахом отца и братьев — умерших, казнённых, истаявших кто от тягот заключения, кто от болезни. Мать же моя покоилась в ином месте — в небольшом женском монастыре Святой Хильды, которому покровительствовала при жизни. Следовало бы съездить и туда, но поначалу мне необходимо посетить вотчину родителей. Епископ Радульф с похвалой отзывался о том, как ведёт дела усадьбы вдовствующая леди Риган, но мой долг — как можно быстрее вступить во владение наследственными землями. Сейчас они ничьи, так как бездетная вдова Этельстана по закону не имеет на них прав, и если в течение короткого времени не объявятся наследники, то, согласно завещанию отца, земли Армстронгов должны отойти аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Неудивительно, что аббат Ансельм был так недоволен моим возвращением.
Земли, власть, богатство — всё это даёт огромную силу. И я, новый шериф Норфолка и зять короля, как никто понимал это. Поэтому и был возмущён последней волей Свейна. У меня было ощущение, что отец хотел этим меня обделить, и прежняя обида на него всколыхнулась с новой силой. Но это был грех, ибо известно, что de mortuis aut bene aut nihil
[16]. И я трижды прочёл над могильной плитой «De profundis»
[17], и дал слово, что, когда у меня родится сын, я назову его Свейн — в честь деда.
Однако мне пришлось задержаться в Тэтфорде ещё на два дня, чтобы по долгу моей новой службы ознакомиться с положением дел в графстве.
Как меня и предупреждали, в Норфолкшире сильна была власть церковников. Аббат Бери-Сент Ансельм, Радульф Тэтфордский, епископ Нориджский и молодой епископ Найджел Илийский являлись самыми богатыми представителями знати в Восточной Англии. Имелось и несколько родовитых нормандских семейств — д’Обиньи, де Клары, де Варрены, но угодья каждого из знатных родов были разорваны на небольшие участки, расположенные довольно далеко друг от друга, чтобы объезжающий свои владения хозяин неизбежно должен был проехать через королевские земли. Основную же массу населения, если не брать в расчёт владельцев небольших усадеб, составляли фермеры и зависимые крестьяне. Имелись и рабы, но число их было невелико и жили они большей частью в усадьбах и бургах, выполняя обязанности домашней прислуги. Единственное, что показалось мне странным, — малочисленность саксонской знати.
Епископ Радульф ответил на мой недоумённый вопрос:
— Этот край в своё время сильно был наказан за мятежи. Большинство саксонской знати уничтожили, но те, что остались... Видит Бог, я не знаю, что от них ожидать. Саксы — это неспокойный, всегда готовый взяться за оружие люд. А вы, Армстронг, вы их племени, ты — потомок их королей. Поэтому, едва вы появитесь, они будут ожидать, что вы возглавите их. И тогда я не знаю, не зальётся ли снова кровью эта земля.
Я постарался успокоить старичка епископа, но он явно побаивался меня и моего нового могущества. А когда услышал, что я получил разрешение на постройку замка, и вовсе приуныл. Похоже, он решил, что я собираюсь возвести цитадель, откуда саксы начнут совершать набеги, и довольно нелюбезно заметил:
