— Я не могу являться перед знатью с рескриптом о моём назначении шерифом, продолжая носить эту гриву крестоносца. Окажи мне любезность — остриги её.
Только очень близкой женщине мужчина мог позволить остричь себе волосы. И Риган смутилась.
— Ты сакс, а они не стригутся по-нормандски. Многие из твоих соплеменников не одобрят это.
Я пожал плечами:
— Я не сакс и не норманн, я — англичанин, ибо сам себя считаю таковым. Все, чего я хочу, — чтобы саксы и норманны уважали друг друга, живя в мире.
— Дай-то Бог, — вздохнула Риган, вставая.
Она сходила за ножницами, велела подсесть поближе к огню и накинула мне холстину на плечи. У неё были нежные руки, а ножницы слегка щекотали мне волосы, и я поёживался и смеялся, когда они касались затылка. Риган тоже смеялась. Воистину брат с сестрой — ничего не скажешь.
Покончив со стрижкой, славная женщина принесла мне бадейку с водой, чтобы я мог поглядеть на своё отражение. И когда вода в бадье успокоилась, я смог разглядеть себя.
— Клянусь могилой Святого Петра — я помолодел лет на десять.
Я видел в воде смуглое, удлинённое лицо, какое и узнавал, и не узнавал. Лишь кое-где в волосах, словно преждевременная седина, оставались светлые пряди. Надо лбом волосы лежали естественной плавной волной, а за ушами и сзади были коротко обрезаны. От этого шея выглядела мощнее, резче обозначились линии подбородка и скул. Я выглядел как норманн, но не сакс или крестоносец.
Оглянувшись, я увидел, как Риган, тщательно собрав остриженные волосы, стряхивает их с холстины в огонь. Вид у неё был довольный и такой домашний. Я ощутил нежность к ней. Она — единственная моя родня, единственный человек, который ждал меня дома.
— Сестрица, — обратился я к ней. — Пожалуй, тебе не следует так спешить с отъездом. Ты нужна мне.
Большей глупости и сказать было нельзя. Леди Риган выронила холст и подалась назад. Лицо её исказилось.
Я вскочил:
— О нет! Ради Бога, прости меня. Я совсем не то имел в виду.
Она глядела на меня как-то странно, и я поспешил пояснить:
— Видишь ли... Леди Бэртрада не приедет ко мне целый год, даже полтора года. Я всё это время буду занят делами графства, а здесь... Я бы хотел, чтобы ты осталась в Незерби, чтобы я чувствовал, что у меня есть семья, дом, куда я могу приехать. Мне это очень важно, Риган. И я прошу тебя остаться, как сестру, как друга.
Риган подняла выпавшую холстину, и я с облегчением увидел, что она улыбается:
— Я ещё ни одному мужчине не была другом. Что ж, это даже интересно. К тому же я хочу видеть, как растёт Гронвуд. Но я останусь с одним условием.
Она перестала улыбаться.
— Ты отпустишь меня, Эдгар, как только Бэртрада Нормандская войдёт хозяйкой в твой дом.
* * *
По пути из Святой земли я порой думал, что дома мне будет тоскливо. Скука — вот чего я никогда не мог переносить. Однако я не мог и предположить, что с прибытием в Англию меня так захлестнут дела.
Во-первых, я вступил в должность шерифа, и уже одно это стало отнимать у меня львиную долю времени. Прежде всего мне пришлось разобраться в судебных исках, коих накопилось немало. Хорошо уже, что не было убийств и разбойных нападений и мне не пришлось начинать своё правление с казней. Мелкие же правонарушения в основном были связаны с земельными вопросами или имуществом: то йомены пытались передвинуть границу участка, чтобы расширить свою территорию за счёт соседей, то мельник обманывал доверчивых крестьян, то какой-то работник украл мешок зерна у соседа — за всё это я наказывал штрафами. Случались и ссоры между соседями, от кого-то сбежала жена, и прочее, прочее... Занимался я и делами купеческих гильдий, вводил новые постановления, назначал новых смотрителей в королевские заповедники, налаживал связи с заносчивым местным духовенством. Приходилось немало сил и средств из казны графства выделять на ремонт старых дамб на побережье, дабы воды Северного моря не хлынули на низинные земли.
К Пасхе я отправил в Лондон свой первый отчёт о положении в графстве и, не теряя ни дня, приступил к подготовке рыцарского ополчения. Необходимо было определить число рыцарей в Норфолке, сколько своих людей они могут поставить в строй, в каком состоянии их вооружение. Дела затягивали меня, но я никогда не пренебрегал возможностью заехать на стройку в Гронвуд.
Строительная площадка всегда выглядела гудящим ульем. Уже закончили фундамент донжона, мастеровые приступили к рытью ям для фундаментов угловых башен. Саймон соорудил несколько механизмов, что позволяло уменьшить количество наёмных работников. Берег реки Уисси был весь завален брёвнами, которые сплавляли лесорубы, и глыбами известняка, доставляемого сюда из каменоломен Нортгемптона.
Моя собственная казна несла ощутимые расходы, однако подспорьем мне служила торговля восточными товарами, а должность шерифа давала достаточно средств, чтобы я мог позволить покупать себе лучшие материалы. Недёшево обходились и перевозки, в особенности после того как выяснилось, что многие землевладельцы завидуют моему богатству и положению и не разрешают везти грузы прямым путём через свои владения. Окольные пути намного увеличивали затраты.
Особой алчностью отличались монастыри, но даже среди них выделялось аббатство Бери-Сент. Расположенное в Саффолке, оно имело ряд владений в западном Норфолке. И теперь аббат Ансельм норовил содрать с меня три шкуры за проезд по своей земле, а после того удовлетворённо потирал руки, подсчитывая мои убытки.
Но было в этих поездках кружным путём нечто, примирявшее меня с жадностью танов и священнослужителей. Сопровождая караваны с камнем, я всегда мог свернуть в крохотный монастырь Святой Хильды, где покоилась моя матушка. Я подолгу простаивал на коленях у её могилы и всегда оставлял пожертвования, чтобы сёстры-бенедиктинки почаще молились за упокой её души.
После монастырской тишины всегда приятно окунуться в кипучую деятельность. И клянусь верой, мне нравилась такая жизнь. Вдобавок я открыл, что мне нравится ощущение власти. И странное дело — я стал испытывать какую-то особую нежность к той, что дала мне эту власть, — к Бэртраде Нормандской. Я даже стал тосковать о ней, посылал ей куртуазные послания и богатые подарки. Конечно, несмотря на мою возраставшую нежность к невесте, я не ограничивал себя в общении с женщинами. У меня случилось несколько лёгких романов, и я завёл пару постоянных любовниц, с которыми коротал время, когда позволяли дела и когда требовалось облегчить плоть. Причём я только диву давался, до чего же не приучены наши женщины к ласке. Я словно открывал для них мир постельных утех. То искусство нежной страсти, которое я познал на Востоке, оставалось тут по сути неведомо, и мне было радостно видеть ответную реакцию, страсть, разбуженную мной в холодных телах северянок. Однако всё это была лишь игра в любовь, и я не требовал от этих женщин ответного чувства, я любил их тела, но не желал затрагивать душ. Душа же моя ждала Бэртраду. Я хотел быть достойным её, хотел стать графом. Его милость Эдгар граф Норфолк — это звучало великолепно!
