Среди женщин была и совсем молоденькая девушка Ида, к которой, как я знала, собирался посвататься Утрэд. После издевательств она сильно захворала и умерла. Всё это было две недели назад. Тогда люди из фэнов отомстили, поймав и жестоко избив Уло. Но этот аббатский управитель скоро оправился, навёл своих воинов на деревню, и её почти уничтожили.
— И вот мы решили обратиться к вам, миледи. Ибо если вы не добьётесь от Ансельма справедливости... Люди ведь ещё не забыли мятежа вашего деда, не забыли, что могут постоять за себя.
Больше он ничего не сказал, но и так было ясно. Это мятеж, кровь, война. И я вдруг пожалела, что пришла сюда. Лучше бы мне было ничего не ведать, отсидеться в сторонке. Но нет, я внучка Хэрварда, а это ко многому обязывает.
— Где сейчас все? — спросила я.
Оказалось, что большинство ушло в фэны. Но несколько человек укрылись в башне Хэрварда — Тауэр-Вейк, как называли её в округе. Там и мой рив
[37] Цедрик, ещё несколько человек и Эйвота с мужем. Хродерава ранили, и его нельзя было нести в болота.
— Мне бы вернуться, взять мази из лазарета, — как-то жалобно начала я. Подумала: вот сейчас я уйду, и пусть они разбираются, не втягивая в это меня.
Утрэд это понял. Молчал, возвышаясь во мраке надо мной.
— Вы всего лишь девочка, миледи. Наверное, и впрямь не стоило мне приезжать. Лучше уж было обратиться к герефе Эдгару, но он сейчас уехал на каменоломни в Нортгемптоншир и вернётся не ранее Рождества. Только... Никто не знает, что случится за это время.
В его голосе была печаль, а мне даже стало стыдно. Что ж, постараюсь как-то разобраться во всём. И я сказала Утрэду, что нам надо поспешить, чтобы я успела в монастырь к рассвету.
Утрэд сразу воодушевился:
— Конечно, миледи, мы успеем. Не зря я одолжил пони у отца Мартина. Наш священник хоть и божий человек, но и его возмутило преступление Уло.
И солдат помог мне взобраться в седло.
* * *
За час мы с Утрэдом проделали около семи миль.
Неутомимый сакс всё это время бежал, держась за повод лошади, да ещё и подшучивал, как я, словно куль с мукой, подпрыгиваю в седле. Мол, так недолго и спину ободрать лохматой лошадёнке священника, а отец Мартин за такое может и по уху свистнуть. Ну и юмор же был у этого сакса. И тем не менее я даже порой улыбалась его грубым шуткам.
Наконец впереди замаячил силуэт церкви Святого Дунстана — длинное бревенчатое строение с почерневшей тростниковой крышей, похожей на меховую шапку. Над зданием возвышалась башенка колокольни, столь древняя и ветхая, что на неё было опасно подниматься. Со всей округи из фэнов сюда сходились по запутанным тропам жители болот. Были они дики, немногословны и себе на уме, так что сколько бы отец Мартин ни бился, не мог собрать с них пожертвования на ремонт церкви.
Когда мы подъехали, священник сразу поспешил нам навстречу. В руке он держал зажжённый факел.
— Этот разбойник всё же уговорил тебя, Гита, вмешаться?
Говоря это, он поцеловал меня в лоб и благословил двумя перстами. Отец Мартин давно нёс здесь службу, я помнила его ещё со времён своего детства, и за эти годы он почти не изменился. Такой же рослый, крепкий, в тёмной одежде, на которую спадала его длинная, соломенного цвета борода.
Я слышала, как он выговаривал Утрэду:
— Гита ведь ещё совсем дитя. Вы должны были сами проучить этого прохвоста Уло, а не вмешивать девочку.
Я молчала. Что ж, возможно, мои саксы и впрямь не должны были обращаться ко мне. Но как-то само собой вышло, что я всегда вмешивалась в их жизнь, даже живя в отдалении. И они давно считали меня своей госпожой — я сама так устроила. По старым саксонским законам женщина могла быть хозяйкой наследственных владений, а по новым, нормандским, — нет. Я могла только передать наследство мужу или опекуну, который будет управлять моими землями и защищать их. Но моим опекуном был Ансельм, а от него мои саксы не видели ничего хорошего и по старинке искали поддержку у госпожи.
Я видела, как Утрэд стал готовить лодку. Ведь дальше начинался край фэнов, и нам предстояло продолжать путь по воде.
— Отвяжись, поп, — наконец огрызнулся он. — Ты только задерживаешь нас, а леди Гите надо успеть вернуться в обитель ещё затемно.
Всё ещё ворча, священник помог мне сесть в небольшую плоскодонку и оттолкнул её от берега. Утрэд зажёг факел и, прикрепив его на носу плоскодонки, стал править, отталкиваясь шестом. Мы поплыли в тумане, среди отражённых в воде мутных отблесков факельного света.
Фэны обширны и мелководны. На небольших возвышенностях среди тростника и мхов растут берёзы и ольха, корёжится кривой ельник. Редкие деревеньки и хутора расположены на островках, и дома там стоят на сваях. Через заболоченные пустоши фэнов ведут старые тропы и гати, известные только местным жителям. Но есть и хорошие дороги, постоянно ремонтируемые дамбы, за которыми нужен неустанный уход, так как по ним пролегает кратчайший путь на запад. Есть в фэнах трясины — зелёные, как изумруд, они тихо поджидают неосторожных путников, и, говорят, всадник с конём может исчезнуть в них, как ложка в каше. Но такие места всегда как-то обозначены, а в основном пустоши фэнов представляют собой открытые заливные луга. По весне там гнездится много птиц, а травы вырастают такие сочные, что жители фэнов пользуются этими прекрасными пастбищами для разведения скота, преимущественно овец.
Мы с Утрэдом плыли по одной из многочисленных проток, воды которой казались стоячими. То слева, то справа от нас из тумана появлялись заросли нависших над водой кустарников, хлюпала вода. Я ужасно замёрзла, сидела в лодке, поджав под себя ноги, до самого носа закутавшись в плащ солдата. Утрэд в тумане казался словно бы нереальным: такой длинный тёмный силуэт, отталкивающийся шестом, раскачиваясь при этом, точно птица на ветке. Мы оба молчали. И постепенно мне в голову стали лезть всякие страхи. Люди рассказывали, что здесь, среди тростника и осоки, водятся призраки тех, кого затянуло в трясины. Порой мне казалось, что я вижу в тумане их глаза — блуждающие болотные огни. Мне стало не по себе, и, когда неподалёку что-то булькнуло и шлёпнулось в воду, я испуганно вскрикнула.
— Это всего лишь выдра, — пояснил Утрэд.
Приятно было слышать в этой тишине человеческий голос, и я попросила солдата поговорить со мной. Ох, лучше бы я этого не делала! Ибо Утрэд стал рассказывать мне о всяких болотных тварях, о змеях с головами утопленников, о кикиморах, огромных страшных женщинах с зелёными зубами и длинными волосатыми руками, которые высовываются из вод и переворачивают лодки.
Я рассердилась, стала кричать на него. Но он только рассмеялся, сказав, что теперь я хоть очнулась, стала похожей на себя.
Русло ручья расширилось, в него вливались всё новые и новые потоки. Я стала даже узнавать местность, да и туман немного рассеялся, а в вышине небо взблескивало звёздами, точно невод серебряной рыбкой.
