— О небо, как же я рада тебе, Отил! Я не поверила своим ушам, когда Эдгар сказал, что ты в Гронвуде.
Она обнимала меня и смеялась, выглядела счастливой, не обнаруживая ни тени смущения. Я тоже не решилась сразу сказать о причине своего приезда и, вместо того чтобы пенять ей за легкомыслие, только и твердила, как рада её видеть, как она похорошела.
Когда мы вышли из часовни, Гита принялась меня расспрашивать, как меня приняли, всем ли я довольна, понравилось ли мне в Гронвуде. Она действительно держалась тут как хозяйка. Это стало особо заметно, когда мы вернулись в донжон и её окружили люди, спрашивали, теребили, просили внимания. Она стала отдавать распоряжения, но, заметив, что я теряюсь, увлекла меня в сторону, извинилась, сказав, что мы сможем спокойно поговорить немного позже, когда она выполнит свои обязанности хозяйки замка. А пока она препоручила меня заботам того смуглого мальчика, которого я сперва приняла за её пажа. Но оказалось, это бастард Эдгара.
— Это Адам, — говорила Гита, обнимая ребёнка. — Он сын Эдгара от сарацинки и просто чудесный ребёнок. Да, Адам? И ты не откажешь мне, если я попрошу тебя проводить нашу гостью в мою комнату наверху?
Мальчик тут же взял меня за руку и увлёк по лестнице наверх. Я заволновалась, что сейчас попаду в покой, где Гита «милуется» с шерифом, но ошиблась.
Этот покой в недостроенном замке, судя по всему, принадлежал одной Гите. Скамьи у стены покрыты сукном, всюду вышитые подушки, резные стульчики, а на полу ковёр, столь роскошный, что страшно ступить. В нише окна пяльцы с неоконченной вышивкой, в ящичке яркие мотки ниток, пёстрый бисер в коробочке. Рядом пюпитр для письма, коробка с пергаментом, заточенные перья. Видимо, Гита не отказывалась от привычных занятий и в миру. А рядом горка с книгами. Гита всегда любила читать, и Эдгар шёл навстречу своей «датской жене», покровительствуя даже её столь дорогостоящему увлечению, как книги.
— Миледи Гита любит уединяться тут, когда нет дел, — пояснил мне ребёнок.
Уединение — тоже роскошь. У нас в обители мы редко могли позволить себе подобное.
Меня сразу потянуло к книгам, но Адам поначалу не давал мне покоя, твердил, что Гита рассказывала ему обо мне, говорила, что я святая. Он спрашивал, каково это — быть святой, и мне пришлось разочаровать его, пояснив, что во мне столько же святости, как и в нём самом. Похоже, этот чудный ребёнок был разочарован. Мы с ним разговаривали какое-то время, и он удивил меня неожиданными познаниями в Святом Писании. И это сын язычницы-сарацинки!
Гита вскоре забежала к нам, но ненадолго, просто предложила мне отужинать с ними в общем зале. Я отказалась, и она не настаивала, вновь ушла. За ней поспешил и Адам. Похоже, этот ребёнок души не чает в ней и они прекрасно ладят. Бастард шерифа и его любовница. Сейчас они живут с шерифом одной семьёй, и, похоже, счастливой семьёй. Но что будет, когда приедет дочь короля? Тогда они сразу лишатся всего. И от этой мысли мне сделалось грустно. Ибо, клянусь верой, мне нравилось всё, что я увидела тут.
Чтобы как-то отвлечься от невесёлых мыслей, я стала просматривать книги Гиты. Их было четыре, все в переплёте из кож с тиснением. Я увидела труд монаха Гильдаса «О гибели и покорении Британии», богатое собрание «Псалмов Давида», «Историю лангобардов» Павла Диакона и... «Ars Amandi» — «Искусство любви» Овидия. Я не удержалась, взяла последнюю. Книга была красиво переписана, с большими заглавными буквами, раскрашенными и позолоченными. Я помнила, с каким восторгом Гита некогда зачитывала мне строки этого автора. Может, тогда и наступила её погибель...
Всё же не удержавшись, я прочла несколько строк о том, как мужчина ждёт женщину, она приходит:
...вошла в распоясанной лёгкой рубашке,
По белоснежным плечам спадали пряди волос.
Почему-то я представила эту женщину Гитой. Словно видела Эдгара с ней.
Лёгкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —
Скромница из-за неё всё же боролась со мной.
Только сражалась как те, кто своей не желает победы,
Вскоре, себе изменив, сдалась без труда.
И показалась она перед взором моим обнажённой...
Мне в безупречной красе тело явилось её.
Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны — только б их страстно сжимать!
Как был гладок живот под её совершенною грудью!
Тонок стан, юное крепко бедро!
Тело нагое её к своему прижимал я...
[60]
Я быстро захлопнула книгу. Несколько минут ходила по комнате. Так вот чему обучает мою подругу совратитель Эдгар! Она же... уступившая, соблазнённая, опозоренная... Бедная моя! Она словно в плену чар, закрывает глаза на свою искалеченную жизнь, на попранное имя. Всё отдала она этому человеку, ради позорного положения наложницы, ради плотских утех. Ради случки!
Когда появилась Гита, оживлённая, нарядная, я не сразу начала душеспасительную беседу. Молчала, слушая, что теперь у нас много времени, что мы сможем говорить хоть до утра, ибо Эдгар понимает, как нам, подругам, хочется побыть вместе, и не станет нас тревожить.
— Он великодушен, — холодно сказала я. — Даже готов не брать тебя сегодня на ложе.
Она странно поглядела на меня, но вместо ответа принялась зажигать свечи на кованой треноге. Потом вновь заулыбалась.
— Он всегда идёт навстречу моим желаниям. Знаешь, Отил, я так счастлива с ним, я ранее не знала, что в мире есть такое счастье. Ибо с той минуты, как увидела Эдгара, я отдала ему и сердце, и душу. И если бы Господь свёл нас ранее...
— Лучше вместо того, чтобы поучать Всевышнего, ты бы подумала о том, что несёт в себе ваше сожительство.
Странной дело — прежде именно Гита была более рассудительной из нас двоих, тогда как я жила в мире грёз и видений. Но сейчас вдруг я почувствовала себя гораздо старше и мудрее. Поэтому, когда я заговорила, мой голос звучал спокойно. Хотя неприятно говорить подруге такое, я рассказала, какие слухи ходят о ней, как о шлюхе шерифа, как она губит себя, своё доброе имя тем, что не венчанной живёт в доме Эдгара, спит с ним. Она называет это любовью, однако это порочащая любовь, удобная только для Эдгара, ибо мужчину не судят строго и вся вина за грех ложится только на женщину.
— Помнишь, Гита, ты читала мне из Овидия, что влюблённых ждут бури, горе и изнурение? Со слов поэта всё это выглядело прекрасно. Но в жизни... Сейчас тебе хорошо с Эдгаром, но разве ты забыла о том, как соблазняет нас царь зла? Он расставляет на нашем пути ловушки именно там, где мы слабее всего. А слабость — это когда мы принимаем лишь то, что приятно, забывая о долге. И я заклинаю тебя, если в тебе есть страх Божий, уйди от своего любовника!
Гита глядела на огонёк свечи и молчала. Я даже не могла понять, слушает ли она меня, таким отрешённым был её взгляд. А я думала, где мне найти такие слова, чтобы вывести её из ослепления греховной страсти, объяснить всю глубину бездны, в какую её несёт.
