Я давно заметила, что ей надо выговориться. Что-то бродило в её душе, гнездилось, как тёмный нарыв. Конечно, пережить такое надругательство... Но именно в таком состоянии страждущий более всего нуждается в доброте и участии. Поэтому, когда она позвала, я сразу пошла с ней.
Мы уединились в моей опочивальне, сидели подле очага.
— После Торкиля в роду остался только Альрик, — сказала наконец Элдра. — Альрик и я. Но я долгое время считалась бесплодной и очень переживала от этого. И вот теперь поняла, что беременна.
Я радостно сжала её руки, но моя улыбка погасла, едва я увидела её взгляд — тёмный, полный желчи.
— Мне неведомо, кто отец ребёнка — Альрик ли, муж мой, или кто-то из негодяев, насиловавших меня.
Я собралась с духом. Сейчас либо я успокою её, либо она окажется в пучине полной безысходности. И я довольно жёстко сказала, что у неё всегда остаётся надежда, что ребёнок — плод её любви, и она должна любить и оберегать его. Ибо теперь род Торкиля Ньюторпа не прервётся. Не позволила ей возразить ни слова, даже накричала. И похоже, мне всё же удалось на неё воздействовать.
— Альрик никогда не должен узнать о твоих сомнениях. Бог дал тебе счастье материнства, вот и прими это, как дар Его. И не разрушай то счастье, какое познала в браке с супругом.
На последних словах мой голос вдруг сорвался. И как-то само собой вышло, что уже не я увещевала Элдру, а она меня. Ведь всё-таки мы были подругами.
Похоронить тана Торкиля было решено у церкви Святого Дунстана. И когда мы двигались к церкви — впереди несли гроб с покойником, следом шли в трауре Элдра, я, мои люди и ещё отряд вооружённых стражников, — получилось, что у Торкиля внушительный эскорт в его последнем пути. Но оказалось, что кто-то успел упредить саксов о похоронах у Святого Дунстана, и к церкви в фэнах съехалось немало окрестных танов. Прибыл и внук покойного, Альрик (Элдра так и кинулась к нему); был и тучный Бранд, и Хорса, — конечно же, Хорса, ведь уже было известно, что именно он стоял во главе мятежных саксов. Завидев меня, Хорса презрительно скривился, но хоть не выказывал прилюдно непочтения, держался достойно до самого окончания похорон.
Утрэд всё время был напряжён. Он же первый почуял опасность. Я видела, как изменилось его лицо, как он припал ухом к земле, потом быстро поднялся.
— Немедленно уезжайте. Скорее!
Норманны, очевидно прослышав о похоронах, напали большим отрядом и сразу с нескольких сторон. Одна за другой из тумана возникали фигуры всадников, доносилось неистовое ржание коней, лязг стали. Мы уже были в лодках, а у церкви, за пеленой тумана, кипел жаркий бой — саксы удерживали нападающих, пытающихся отрезать нам путь к отступлению. А тут как на грех заголосила Эйвота — у неё начались схватки, и только уже в пути я обнаружила, что с нами нет Элдры.
Утрэд вернулся только часом позже — живой и невредимый. Он сообщил, что норманны отброшены, а Хорса самолично раскроил топором череп Нортберту де Ласи и теперь ходит в героях. Элдра же не пожелала расстаться с мужем и ушла с ним в лагерь мятежников.
Но тогда меня куда более волновало состояние Эйвоты. Мы еле успели привезти её, дотащить до зала, где она вдруг рухнула на пол, расставила ноги, стала тужиться. Труда тут же вытолкала меня, сказав, что скоро мне самой рожать и не следует пока видеть такое. А вот о Ральфе хлопотавшие подле роженицы женщины совеем забыли. Он ведь был таким тихим и неприметным на своей лежанке в углу, к нему привыкли, как к предмету обстановки. Опомнились, только заметив, что он стоит прямо над ними, бледный и дрожащий. Но было не до него. Ребёнок уже выходил, так что бедняга Ральф видел все. Грохнулся тут же в обморок. Пришлось возиться и с ним, и с Эйвотой, и с её ребёнком. Девочкой.
Потом говорили, что родила её Эйвота на диво легко, смогла сама подняться после родов. Я же была напугана её воплями, с ужасом думала, что и мне предстоит пройти через подобное. Зато дочка у Эйвоты родилась крепенькая и здоровая. Молодая мать сказала, что назовёт её Бэртой. Спасибо, что хоть не Бэртрадой.
На Ральфа перенесённое потрясение подействовало даже благотворно. Он перестал замыкаться в себе, старался быть чем-то полезным. Мы даже порой беседовали по вечерам. Ральф рассказывал, откуда он родом, о том, как попал на службу в Гронвуд. Как лишился службы, он не упоминал, да и я не расспрашивала.
Тем временем настала настоящая зима, со снегопадом, продлившимся несколько дней, ураганным ветром. Во все щели дуло, мы жались к огню, не снимали верхней одежды даже на ночь. Выйти на улицу никто не решался, просиживали все дни в дымном тепле помещения.
В один из таких вечеров Ральф стал играть на лире. Бог весть, кто принёс в башню инструмент, но он был поломан, валялся без надобности, пока Ральф не починил его. И как приятно зазвучали струны в унисон потрескиванию дров и завыванию пурги за стенами. Ральф запел. Голос его был удивительно приятен, все заслушались.
— Я прошёл много земель,
Повидал разных людей,
Но такой, как она, нигде не встречал.
И я припаду к её ногам,
Положу голову ей на колени,
Отдохну на её белой груди.
Когда льётся кровь и предают друзья,
Я найду отраду и любовь
Подле той, которую никогда не покину.
Я смотрела на Ральфа, не замечая, как переглядываются окружающие. Когда же Ральф перестал петь и поднял голову, меня смутил его полный обожания взгляд.
Мне стало неловко. А тут ещё заметила, как Утрэд внимательно наблюдает за нами с Ральфом и улыбается. О чём он, спрашивается, думает? Ведь я была женщиной на сносях, мой живот, так долго остававшийся небольшим, ныне раздуло, как бочонок. Я даже ходила словно выгнувшись назад. И давно забыла, как это — быть гибкой и лёгкой в талии, как можно нагнуться и без труда завязать башмак. Но теперь мне осталось не так и долго ждать.
Снежные бураны, длившиеся несколько дней, наконец стихли. Все вокруг было занесено снегом, а морозы ударили такие, каких не помнили и старожилы. Стоял жуткий холод, особо ощутимый в нашем болотном краю. Водные пустоши фэнов промёрзли насквозь, и, куда ни глянь, кругом снег и тишь.
В эти морозные дни военные действия прекратились. Все, кто мог, разъехались по домам. Лишь горстка самых упорных мятежников укрылась где-то в лесах на севере графства. Они не смирились, и было ясно, что, едва потеплеет, вновь будет литься кровь, и мирного сева ожидать не придётся. Потом пришла весть, что войска короля вошли в Норфолк, и все графство застыло, ожидая, что это за собой повлечёт.
Уже настало предрождественское время. Стояли самые короткие дни в году, рассветало поздно, а темнело вскоре после полудня. В один из дней я отправила людей в лес за ягодами мирта, так как пора было готовить святочные свечи. Когда они вернулись, мы уже подготовили формочки для свечей. Ведь как бы ни складывались дела, люди всегда ждут Рождества и связывают с ним свои надежды. Поэтому в башне Хэрварда дарило весёлое оживление, мужчины говорили о замеченном на болотах огромном вепре, а значит, у нас на святки будет великолепная кабанья голова, как в старину на йоль. Я слушала эти речи, и душа моя всколыхнулась. Йоль. Эдгар... Я заставила себя отвлечься.
