Мы назвали его Шарлем, но вскоре между собой стали называть Шарло, и с того момента, как я услышала его первый крик, он стал самым важным в моей жизни.
Эти месяцы были одними из самых счастливых для меня. Я прекрасно помню, как сидела в своей постели, держала на руках младенца, а меня постоянно посещали люди, восхищались ребенком и поздравляли.
Шарль любил разгуливать по комнате, держа ребенка на руках.
— Умница, умница Лотти, — говорил он, целуя меня.
Мой отец приехал полюбоваться на внука. Он поднял ребенка на вытянутых руках и стал разглядывать его с такой гордостью, что я рассмеялась.
— Я вижу, ты им доволен, — сказала я. Он бережно уложил ребенка в колыбельку и присел на край моей кровати.
— Дорогая Лотти, — с гордостью произнес он, — счастливым был день, когда я впервые увидел тебя, и теперь именно ты подарила мне первого внука, — он взял мою руку и поцеловал ее. — Твоя мать так горда тобой… так же, как и я.
Я ответила:
— Вы переоцениваете меня. Это нельзя назвать великим достижением. В данный момент во всем мире тысячи женщин занимаются тем же самым.
— Некоторые неспособны к этому, — вздохнул он. Я понимала, что он имеет в виду Армана и Марию-Луизу. Его очень огорчало то, что их брак оставался бездетным.
После рождения сына мои взаимоотношения с мужем изменились. Он больше не был многоопытным учителем, а я уже не была благодарной ученицей. Я просто повзрослела.
Мы продолжали быть любовниками, но любовные игры, похоже, превратились в рутину, перестав доставлять нам прежние потрясающие эмоции.
Видимо, в этом и состоял брак. Тем не менее, у меня был сын, и это было вполне достаточной компенсацией за все.
* * *
Пришла весна, и я собралась в Обинье навестить родителей. Я редко ездила в Обинье, находя какой угодно предлог, лишь бы отказаться, и предлагая моим родителям приехать в Турвиль. Они часто гостили у нас, поскольку им нравилось смотреть, как подрастает внук. Мой отец, очень может быть, предпочел бы, чтобы мы жили в замке Обинье, но об этом, само собой разумеется, не могло быть и речи. Турвиль был родным домом Шарля, он нес за него ответственность, а я была его женой.
Таким образом, я постоянно объясняла, что с ребенком путешествовать очень трудно, и мои родители приезжали к нам сами.
Шарло было два года — возраст достаточный, чтобы оставить его под присмотром надежной няньки, а я была вынуждена поехать в Обинье, так как мать подвернула ногу и не могла нанести обещанный весенний визит в Турвиль.
— Она очень скучает по тебе, — писал мой отец, — постарайся как-нибудь приехать. Я знаю, что маленький Шарло еще не готов к таким путешествиям, но если бы ты смогла уделить нам хотя бы недельку, это очень порадовало бы твою мать.
Я решила, что мне придется побороть свое нежелание посещать Обинье. Я все еще помнила ночь перед отъездом и Софи, стоящую возле моей кровати, такую печальную, в подвенечном платье, которое, как она полагала, должно было принадлежать ей, в фате, скрывающей ее обезображенное лицо. Конечно, за эти годы она должна была смириться со своей судьбой; здравый смысл должен был подсказать ей, что я не виновата в случившемся. Приложив немало усилий, я все же так и не нашла искусственного цветка, вид которого так ее потряс, и решила, что его куда-нибудь засунули, упаковывая мои вещи.
Я приехала в Обинье в первой половине дня. Меня встречали родители. Отец чуть не задушил меня в объятиях, и мне пришлось со смехом отбиваться от него. Мать наблюдала за нами с тем выражением радости и удовлетворения, которое всегда появлялось на ее лице, когда она видела меня вместе с отцом.
Меня забросали множеством вопросов. Как идут мои дела? Как поживает Шарло? Как прошло путешествие? Надолго ли я приехала?
— Вскоре твой сын уже сможет ездить вместе с тобой, — сказала мать. Мы подумали, что ты захочешь остановиться в своей старой комнате. С тех пор, как ты уехала, в ней никто не жил. Мне не нравится даже мысль, что кто-то другой может в ней поселиться. Наверное, это глупо с моей стороны, но в замке вполне достаточно других комнат.
Она просто сияла от радости, да и я была счастлива, что нахожусь вместе с ней.
Но пребывание в комнате, наполненной воспоминаниями, поубавило мою радость. Оставалось надеяться, что мне не приснится жалкая фигура, входящая в мою комнату.
Обедали мы втроем.
— Арман вернется завтра, — сказал отец. — Сейчас он при дворе. Возможно, назревают крупные неприятности. Причиной тому является прошлогодний урожай. Ты помнишь, какой суровой была зима. Очень трудно удержать рост цен на зерно. Король очень расстроен. Его это, несомненно, по-настоящему беспокоит. Получить такое наследство от дедушки… Этого старого распутника.
Прошел год с момента смерти Людовика XV, и молодой Людовик со своей женой Марией-Антуанеттой был, как мы слышали, очень неуверен, вступая на трон. Людовику тогда было восемнадцать, а королеве — девятнадцать. Рассказывали, что оба упали на колени и взмолились: «О Господи, укрепи нас и направь. Мы слишком молоды, чтобы править страной». Вся нация была тронута озабоченностью этих двух молодых людей и тем, что они сознавали свой долг и решили исполнять его, что резко контрастировало с поведением старого короля. Казалось, что во Франции наступает новая эра, но, к несчастью, новое правление началось с суровой зимы, вызвавшей неурожай.
— Молодой Луи поступил правильно, поставив Тюрго во главе министерства финансов, — говорил мой отец, который, похоже, и минуты не мог провести без разговоров о политике. — Это хороший честный человек, готовый отдать все свои силы стране. Но будет очень нелегко сбить цены на зерно, и, если стоимость хлеба возрастет, что кажется неизбежным, могут начаться народные волнения.
— Ах, дорогой папа, — вздохнула я, — у страны всегда существуют какие-нибудь затруднения. Мне хотелось бы услышать побольше об Обинье. Софи…
Наступило молчание.
Затем мать сказала:
— Она продолжает сидеть взаперти в своей башне. Мне бы очень хотелось, чтобы она проводила побольше времени с нами. Она становится настоящей отшельницей. Жанна сама выбирает слуг, которые должны заниматься уборкой ее комнат. Теперь там всем распоряжается она. А что нам остается делать? Мы обязаны кланяться ей в ноги. Софи и в самом деле очень нуждается в ней.
— Надеюсь, мне все-таки удастся повидаться с Софи.
— Она отказывается от встреч. Очень грустно представлять ее, сидящую там в башне… в то время как жизнь проходит мимо.
— Неужели ничего нельзя для нее сделать?
— Существуют различные лосьоны и кремы. Жанна постоянно ходит на рынки и покупает их. Насколько они эффективны, я не могу сказать. По-видимому, не особенно, поскольку Софи продолжает сидеть взаперти и поддерживать связь с внешним миром только через Жанну.
