Книга Горечь войны, страница 143. Автор книги Найл Фергюсон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Горечь войны»

Cтраница 143

Латышей будет легко эвакуировать. В России само по себе переселение не считается жестокостью. Люди к нему привыкли… Тем инородцам немецкого происхождения, с которыми сейчас так плохо обращаются, можно будет позволить переехать на эти земли и основать там колонии. Их необязательно включать в состав Германии, но достаточно просто привязать к ней как можно крепче, чтобы они снова не перешли на сторону России 29.

Однако если для евреев Восточной Европы завоевание сравнительно доброжелательно относившейся к ним Германской империей было предпочтительнее завоевания большевистской Россией, то оказаться под властью Третьего рейха было гибельным.

Некоторые выводы

Целью этой книги было найти ответы на десять вопросов о Великой войне:

1. Была ли Первая мировая война неизбежной в силу влияния милитаризма, империализма, тайной дипломатии или гонки вооружений?

2. Почему военно-политическое руководство Германии отважилось в 1914 году начать войну?

3. Почему военно-политическое руководство Великобритании приняло решение вступить в войну в континентальной Европе?

4. Действительно ли начало войны, как часто утверждают, было встречено массовым энтузиазмом?

5. Способствовала ли пропаганда, особенно в прессе (так считал Карл Краус), продолжению войны?

6. Почему подавляющего экономического превосходства Британской империи оказалось недостаточно для того, чтобы быстро и без помощи американцев разгромить Центральные державы?

7. Почему военное превосходство немцев на Западном фронте не принесло им победу над англичанами и французами?

8. Почему солдаты сражались несмотря на то, что (как уверяет антивоенная поэзия) условия на фронте были скверными?

9. Почему солдаты прекратили воевать?

10. Кто выиграл войну?

Ответ на последний вопрос я дал выше. Выводы, к которым я пришел относительно остальных девяти, можно сформулировать так:


1. Ни милитаризм, ни империализм, ни тайная дипломатия не делали войну неизбежной. В 1914 году в Европе повсеместно отмечался подъем антимилитаристских настроений. Предприниматели – даже такие “торговцы смертью” вроде Круппа – не были заинтересованы в большой европейской войне. Дипломатия, тайная и явная, успешно разрешала конфликты между державами, справляясь в том числе с разногласиями между Великобританией и Германией по колониальным и морским вопросам. Британско-германские отношения не породили собственной Антанты в основном потому, что Германия, в отличие от Франции, России, Японии или США, не выглядела непосредственной угрозой для Британской империи.


2. Готовность Германии пойти в 1914 году на риск европейской войны не была вызвана гордыней и мечтами о власти над миром. Германское руководство скорее чувствовало свою слабость. Оно понимало, что не сможет выиграть гонку вооружений ни на суше, ни на море. Накануне войны совокупный тоннаж британских кораблей относился к тоннажу германских как 2,1:1; вооруженные силы России, Франции, Сербии и Бельгии относились по численности к вооруженным силам Германии и Австро-Венгрии как 2,5:1. Причем дело было не в разнице экономических потенциалов, а в политических и бюджетных ограничениях. Сочетание относительно децентрализованной федеративной системы с демократическим национальным парламентом фактически не позволяло рейху догнать по оборонным расходам своих более централизованных соседей. Более того, к 1913–1914 годам, после полутора десятилетий, за которые национальный долг увеличился на 150%, рейху стало затруднительно привлекать заемные средства. Поэтому в 1913–1914 годах Германия тратила на оборону только 3,5% от своего валового национального продукта – притом что Франция тратила 3,9%, а Россия – 4,6%. Как ни парадоксально, если бы Германия в действительности была столь же милитаристской, как Франция и Россия, у нее было бы меньше оснований чувствовать себя в опасности и делать ставку на превентивный удар, по красноречивому выражению Мольтке, “пока она еще более или менее способна выдержать это испытание”.


3. Решение Великобритании вмешаться в войну было результатом секретных планов, которые ее генералы и дипломаты составляли еще в конце 1905 года. Формально у Англии не было никаких “континентальных обязательств” перед Францией. В 1907–1914 годах Грей и другие министры неоднократно утверждали это перед парламентом и в прессе. Либеральное правительство также не считало себя связанным договором 1839 года о соблюдении нейтралитета Бельгии – если бы Германия не нарушила его в 1914 году, его бы нарушила сама Англия. Однако существовало относительно небольшое число генералов, дипломатов и политиков, которые были уверены, что в случае континентальной войны Англия должна поддержать Францию. Исходили они из ошибочных представлений о намерениях Германии, которой они приписывали наполеоновские замыслы. Эти люди были виновны еще и в том, что, вводя в заблуждение Палату общин, они ничего не делали, чтобы приготовить британскую армию к планируемым боевым действиям. Когда 2 августа 1914 года наступил решающий момент, вмешательство Англии совсем не выглядело предрешенным – большинство министров медлили. В итоге они согласились поддержать Грея отчасти именно из страха уступить место консерваторам. Катастрофическую роль – хотя и не для его собственной карьеры – сыграл тот факт, что Ллойд Джордж тогда не поддержал противников вмешательства. Между тем в связи с немногочисленностью британской армии остаться в стороне было бы предпочтительнее для страны. Цели, которые стояли бы перед Германией в случае британского невмешательства, не представляли прямой угрозы империи. Речь шла об уменьшении российского влияния в Восточной Европе, о создании Центральноевропейского таможенного союза и о захвате французских колоний. Все это было вполне совместимо с британскими интересами.


4. Англия не была вовлечена в конфликт волной народного сочувствия к “крошечной Бельгии”. В первые недели военных действий многие записались в добровольцы из-за безработицы, порожденной экономическим кризисом, который вызвала война. Финансовый кризис 1914 года – сам по себе лучшее свидетельство военного пессимизма. В Европе многие встречали войну не с ликованием, а с трепетом: апокалиптические образы встречаются в источниках ничуть не реже, чем патриотическая риторика. Люди узнавали в происходящем Армагеддон.


5. Это определенно была медийная война. При этом пропаганда в меньшей степени была результатом государственного контроля, чем спонтанной самомобилизации прессы, а также ученых, профессиональных писателей и кинематографистов. Сперва пресса процветала благодаря войне, которая позволила множеству изданий резко увеличить свои тиражи. Однако экономические трудности военного времени в итоге отрицательно сказывались на многих газетах. Более того, усилия журналистов и пропагандистов по очернению противника и мифологизации причин войны по большей части не воспринимались солдатами серьезно – эффективность пропаганды была обратно пропорциональна расстоянию до фронта. Действительно укрепляла боевой дух только пропаганда, основанная на правде – как в случае со зверствами в Бельгии или с потоплением “Лузитании”.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация