Но не все так просто. Заметим, что Энджелл написал книгу, работая на архипаникера лорда Нортклиффа: он редактировал принадлежавшую тому газету Continental Daily Mail. При внимательном чтении выясняется, что это вовсе не безобидное сочинение. Так, в главе 2 части I (“Германские грезы о завоевании”) сказано, что следствием “поражения британских войск и нашествия на Англию” станет появление “сорока миллионов голодающих”. Глава 3 отвечает на вопрос: “Если Германия присоединит Голландию, то извлечет ли пользу гражданин этой страны?” А в главе 4 автор вопрошает: “Что случится, если германский завоеватель ограбит Английский банк?” В главе 7, утверждая, что Англия “не владеет” колониями, которые “сами управляют своей судьбой” и “не являются источником дохода для казны”, Энджелл интересуется: “Может ли Германия надеяться на больший успех? Если нет, то недопустимо, чтобы она стала сражаться из-за столь безнадежного эксперимента” 125. Иными словами, Энджелл утверждает, что германская военная угроза Англии не имеет смысла.
В интересах всего мира, пишет Энджелл, оставить Великобританию в покое. “Британская империя, – высокомерно рассуждает он, – в основном состоит из независимых стран, над действиями которых Великобритания не только не имеет контроля, но по отношению к которым Великобритания отказалась от применения силы” 126. Более того, Британская империя выступает гарантом “свободной торговли” и поощряет “силы более значительные, чем наша воля, более мощные, чем тирания жесточайшего тирана, который когда-либо правил кровью и мечом” 127. (Последняя фраза очень обтекаемая.) Но Энджелл выдает себя с головой, когда пишет:
В обыкновениях и… опыте англичан мир будет искать пример в этом вопросе… Распространение главного принципа Британской империи на все европейское общество – вот путь к решению международной проблемы, который указывает эта книга. Дни, когда прогресс насаждался силой, прошли. Прогресс будут двигать идеи – или вовсе не будет никакого прогресса. И поскольку принципы свободного сотрудничества между обществами в совершенно особом смысле есть английское достижение, то именно на Англию ложится ответственность за то, чтобы увлечь других… 128
Иными словами, “Великое заблуждение” – это предназначенный для немецкой аудитории трактат “либерал-империалистов”. Книга, увидевшая свет в период трений по поводу германской кораблестроительной программы и английской “шпионской лихорадки”, призвана убедить немцев в бессмысленности попыток бросить вызов господству англичан на море. Главная мысль автора (если судить по его прочной репутации пацифиста): Германия не сумеет разбить Англию – была настолько завуалирована, что осталась неочевидной многим, но не всем читателям. Виконт Эшер – ключевая фигура в Комитете обороны империи и человек, чья главная цель (как он отметил в январе 1911 года) заключалась в “поддержании подавляющего превосходства флота Британской империи”, – с восторгом воспринял доводы Энджелла 129. Адмирал Фишер отозвался о “Великом заблуждении” как о “манне небесной” 130. Герберт Р. Уилсон, главный автор передовиц и заместитель редактора Daily Mail, попал в точку, сказав Нортклиффу: “Очень умно. Трудно написать книгу лучше в защиту этого тезиса. Будем надеяться, что у него лучше получится одурачить немцев, чем убедить меня” 131.
Антимилитаризм лейбористов (ближе к левому краю политического спектра) был искреннее. В пьесе “Дьявольское дело” (1914) Феннера Брокуэя предугадано решение правительства Асквита о вступлении в войну всего несколькими месяцами позднее, хотя драматург представил членов кабинета просто заложниками международной военной промышленности 132. “Торговцы смертью” стали также мишенями “Войны стали и золота” (1914) Генри Н. Брэйлсфорда. Кейр Харди, Дж. Р. Макдональд и еще некоторые представители британского лейбористского движения увидели во всеобщей забастовке путь к прекращению империалистической войны. В то же время Макдональд питал неприязнь к царской России и сильную симпатию к немецким социал-демократам и из-за этого нередко до 1914 года оказывался в оппозиции германофобскому внешнеполитическому курсу Грея. В 1909 году Макдональд объявил, что СДПГ “никогда не проголосует за выделение хотя бы медного фартинга, если это позволит германскому правительству строить флот” и что эта партия предпринимает “поразительные попытки… для упрочения дружбы между Германией и нами” 133. Такого рода германофилия была типичной для фабианцев, видевших пример для подражания не только в тактике СДПГ, но и в германской системе социального обеспечения. Сидней и Беатриса Уэбб (которые в августе 1914 года, когда началась война, собирались предпринять полугодовую поездку в Германию для изучения “достижений государства, а также германской кооперации и… тред-юнионизма”) провели почти весь июль в спорах о достоинствах системы социального страхования с Дж. Д. Г. Коулом и пьяными оксфордскими “гильдеистами” 134. Джордж Бернард Шоу, страстный вагнерианец, “в 1912 году требовал заключить союз с Германией, а на следующий год выдвинул типичную для него идею тройственного союза между Англией, Францией и Германией”, точнее – двойную комбинацию: “Если Франция нападет на Германию, мы объединимся с Германией, чтобы сокрушить Францию, а если Германия нападет на Францию, мы объединимся с Францией, чтобы сокрушить Германию” 135.
Германофилия в довоенной Англии была присуща не только левым. На призыв немецкого либерала графа Гарри Кесслера к дружеской переписке английских и немецких интеллектуалов с английской стороны откликнулись Томас Харди и Эдуард Элгар, а среди немцев – Зигфрид Вагнер. Как мы видим, роль музыки была очень велика. В весеннем сезоне 1914 года в Ковент-Гардене дали не менее семнадцати представлений “Парсифаля”, а также постановки “Нюрнбергских мейстерзингеров”, “Тристана и Изольды” и “Валькирии”. Несмотря на объявление войны, в программе Променадных концертов 1914 года по-прежнему преобладали произведения Бетховена, Моцарта, Мендельсона, Штрауса, Листа и Баха 136. У многих английских литераторов были немецкие корни и даже имена: вспомним, например, Зигфрида Сассуна, Форда Мэдокса Форда (имя при рождении – Форд Герман Хюффер) и Роберта Ранке-Грейвса, внучатого племянника Леопольда фон Ранке 137.
Правда, в школе Чартерхаус Грейвс обнаружил, что национальность матери считается “антиобщественной”, и счел себя обязанным “отречься от всего немецкого в себе”. В “старых университетах”, напротив, германофилия была обычным делом. Отношение к войне Бертрана Рассела, лучшего кембриджского философа, хорошо известно, а вот настроения в довоенном Оксфорде нередко обходят вниманием. В 1899–1914 годах в Оксфорд было зачислено не менее 335 студентов из Германии (33 – в последний предвоенный год), причем около 1/6 их получили стипендию Родса. Среди немцев – питомцев Оксфорда сыновья прусского министра принца Гогенлоэ, вице-адмирала Морица фон Геерингена и рейхсканцлера Бетман-Гольвега (Баллиоль-колледж, выпуск 1908 года). Существование студенческих ассоциаций вроде Ганноверского клуба, Немецкого литературного общества и Англо-германского общества, которые в 1909 году насчитывали 300 членов, подтверждает убежденность по крайней мере некоторых английских студентов в “избирательном сродстве” (Wahlverwandtschaft) германского Geist
[19] и оксфордской Kultur 138. Большинство удостоенных в 1914 году в Оксфорде степени почетного доктора были немцами: композитор Рихард Штраус, антиковед Людвиг Миттейс, дипломат князь К. М. Лихновский, герцог Саксен-Кобург-Готский, а также австрийский юрист-международник Генрих Ламмаш 139. В 1907 году почетным доктором стал и сам кайзер. Его портрет, выполненный по случаю присуждения ему почетной степени доктора гражданского права, вернули на стену Экзаменационного корпуса лишь в восьмидесятых годах 140.
