Английский корпус погиб до последнего человека под Буа-ле-Дюк… Сто тысяч немцев угодило в западню под Краковом. Лишь десятая их часть уцелела и смогла поведать о случившемся… запасы продовольствия во всех странах подошли к концу… миллионы умерли от голода и мучений, погибли в огне… Во всех столицах начались бунты, и Черная смерть… снова пронеслась по Европе с востока на запад.
Чтобы выразить мысль абсолютно ясно, газета в тот же день напечатала передовицу: “Да здравствует война!.. Да здравствуют кровь и кишки, простреленные легкие, рыдающие матери и дети-сироты, смерть и мор за границей и нищета – дома…”
Нашлись оппоненты и в самой Лейбористской партии. Дж. Р. Макдональд – один из тех, кто 3 августа, после выступления Грея в Палате общин, открыто высказался против войны. Макдональд заявил: министр иностранных дел “не убедил” его, что “страна в опасности”. Он отверг апелляцию Грея к национальной чести: “Ни одно преступление, совершенное государственными деятелями… не совершалось без апелляции к национальной чести. Мы воевали в Крыму во имя чести. Мы бросились в Южную Африку во имя чести”. Макдональда не слишком впечатлил тот довод, что англичанам должно воевать ради Бельгии (хотя на этот счет он высказался подозрительно витиевато):
Если достопочтенный джентльмен явится к нам, и скажет, что какой-нибудь малой европейской нации вроде бельгийцев угрожает опасность, и сумеет убедить нас в том, что он собирается ограничить рамки конфликта лишь этим вопросом, то мы поддержим его. [Но] какой смысл рассуждать о помощи Бельгии, если… вы втягиваете нас во всеевропейскую войну…
Макдональд обрушился, с бóльшим эффектом, и на политику союзов Грея:
Достопочтенный джентльмен ни слова не произнес о России. Мы желаем знать и о ней. Мы хотим попытаться выяснить, что в итоге случится с российской державой в Европе… Что касается Франции, то следует твердо, безусловно признать, что дружба двух наций, о которой рассказывает нам достопочтенный джентльмен, ни в коем случае не оправдывает вступление одной нации в войну на стороне другой.
5 августа, после объявления войны Германии, Макдональд даже заставил исполком своей партии принять резолюцию, осуждающую линию Грея и подчеркивающую стремление лейбористов “как можно скорее добиться мира”. Хотя ему не удалось увлечь за собой депутатов (в тот же день лейбористы проголосовали за военные ассигнования), члены Независимой рабочей партии с восторгом восприняли его нападки на Грея 38.
Следует также упомянуть о противниках войны, не принадлежавших к стану социалистов. Осенью 1914 года в Германии был учрежден Союз нового отечества (Bund neues Vaterland), чтобы сменить ослабевшее Германское общество мира (Deutsche Friedensgesellschaft). Немецкие пацифисты также принимали участие в деятельности всеевропейской Центральной организации за прочный мир, собрания которой проводились в нейтральных странах 39. В Англии в июле 1914 года были основаны две организации, выступившие против участия страны в войне: Лига в поддержку британского нейтралитета (среди ее учредителей, кроме прочих, был Норман Энджелл) и Комитет за британский нейтралитет, в который входил Дж. А. Гобсон 40. Последний 3 августа опубликовал письмо, в котором назвал Германию “стиснутой между враждебно настроенными государствами, высокоцивилизованной” и “близкой” Англии “в расовом отношении” 41. Позднее в дело вступили Комитет за прекращение войны и Братство против воинской повинности. Джордж Бернард Шоу в своей типичной манере критиковал войну, приводя причины, не особенно отличавшиеся от доводов указанных (в широком смысле) радикальных групп 42.
Иным был тон антивоенной критики, звучавший со стороны группы самовлюбленных интеллектуалов, известных как Блумсберийский кружок. Почти все мужчины-“блумсберийцы”: Литтон Стрейчи, Дункан Грант, Дэвид Гарнетт, Джеральд Шоув, Э. М. Форстер и Адриан Стивен (брат Вирджинии Вулф) – отказались от военной службы по соображениям совести (хотя среди них лишь Шоув был настоящим пацифистом). Возможно, лучше всего их чванливое вольнодумство выразил Грант в письме отцу:
Я никогда не рассматривал вероятность большой войны в Европе. Она представлялась мне абсолютным сумасшествием, немыслимым для цивилизованного народа… Я начал понимать, что наш враг – это не аморфные массы иностранцев, а людская масса в нашей собственной стране и людская масса в стране вражеской. А наши союзники – это люди, знающие истину, которых можно встретить (и встречаешь) в любой стране, которую посещаешь. Я до сих пор так считаю и думаю, что война – полнейшее безумие и глупость 43.
Для Клайва Белла и леди Оттолайн Моррел война, по словам Вирджинии Вулф, стала “концом цивилизации”, сделавшим “никчемным остаток нашей жизни”. В статье Белла “Мир сейчас же” (1915) довольно незатейливо (и довольно справедливо) сказано, что война уменьшит сумму человеческого счастья: “Наш труд будет давать нам худшую пищу, меньше времени для отдыха, меньшее по размеру жилье, меньше радости, меньше удобств, короче говоря – меньше благоденствия, чем прежде” 44.
Другие доводы против войны звучали в европейских университетах. Живший в Вене Зигмунд Фрейд обрушился
[30] (после патриотического подъема) на воюющие державы, которые “позволяют себе любое преступление, любое проявление насилия, которое не дозволено индивиду” 45. В Берлине Альберт Эйнштейн и врач Георг Фридрих Николаи (автор книги “Биология войны: мысли естествоведа”) среди прочих подписали “Манифест к европейцам”, задуманный как ответ на высокопарный милитаристский манифест “К культурному миру”, поддержанный 93 интеллектуалами (глава 8). Марбургский профессор-правовед Вальтер Шюкинг, один из самых видных немецких пацифистов, во время войны призывал к установлению системы международных отношений, основанной на праве и арбитраже, а не на праве сильного. Парижский музыковед Ромен Роллан увидел в войне “крах цивилизации… самую великую катастрофу из всех пережитых за несколько веков истории… крушение нашей самой святой веры в человеческое братство” 47. Хорошо известно участие Бертрана Рассела в деятельности Союза за демократический контроль (СДК) и Братства против воинской повинности. По словам философа, Грей явился “поджигателем войны”, а привел к ней провал рациональной политики умиротворения Германии 48. Отметим, что позиция Рассела в Кембридже не пользовалась популярностью. Сотрудничество с СДК даже стоило ему места в Тринити-колледже. С другой стороны, военной лихорадкой заболели далеко не все. Одним из тех, кто в 1914 году открыто выступил против вмешательства Англии в конфликт, был профессор Дж. Дж. Томсон, а историк Ф. Дж. Фокс-Джексон 1 августа подписал “Протест деятелей науки против войны с Германией”. Еще одним историком (хотя уже не преподавателем Кембриджа), публично выступившим против “соучастия Англии в совершении преступления в Европе”, стал Джордж Маколей Тревельян 49. Мало кто из преподавателей с самого начала был убежденным германофобом, подобно Генри Джексону из Тринити-колледжа. Невилл Кейнс, отец Джона Мейнарда Кейнса, поступил, вероятно, более характерным для Кембриджа образом: скорбно играл в гольф, чтобы избавиться от гнетущих мыслей об “этой ужасной войне” 50. Грэм Уоллес из Лондонской школы экономики был членом Комитета за британский нейтралитет. Конечно, многие из сразу же выступивших против войны (в том числе Уоллес и Тревельян) после 4 августа переменили свое мнение 51. В письме от 13 августа Джордж Тревельян признал, что “идущая ныне ужасная борьба направлена на то, чтобы уберечь Англию, Бельгию и Францию от юнкеров и спасти нашу хрупкую островную цивилизацию… от гибели” 52. Впрочем, это далеко не “военная лихорадка”, а свидетельство привлекательности бельгийского вопроса для ума, воспитанного в либеральной традиции XIX века.
